— После чего с ним приключится второй приступ, а потом ещё и ещё! Я не дура и понимаю: если я ослабею настолько, что вы сможете повернуть ребёнка, то потом не сумею его вытолкнуть! О каком лекарстве вы говорили?

— Доктор, французский посол, может быть, умирает! Согласно правилам старшинства… — начала Мари, но доктор Алкмаар остановил её движением руки. Мне он сказал:

— Это всего лишь образец. На время расслабляет некоторые мышцы, затем действие проходит.

— Вы его уже пробовали?

— Да.

— И?

— У меня приключилось недержание мочи.

— Кто вам его дал?

— Странствующий алхимик, побывавший тут две недели назад.

— Шарлатан или…

— У него отменная репутация. Он заметил, что при таком количестве беременных женщин во дворце оно мне, возможно, понадобится.

— Роот?

Доктор Алкмаар украдкой огляделся, прежде чем еле заметно кивнуть.

— Дайте мне ваше снадобье.

Это оказалась травяная настойка, очень горькая; примерно через четверть часа тело моё ослабело, а в голове наступила такая пустота, как будто я уже потеряла много крови. Так что я была в полубессознательном состоянии, когда доктор Алкмаар повернул ребёнка; и хорошо, поскольку я совершенно не хотела этого осознавать. Моя страсть к натурфилософии имеет свои пределы.

Я слышала, как он сказал повитухе:

— Теперь ребёнок предлежит головкой, как и положено. Слава Богу, пуповина не выпала. Вот и головка показалась. Через несколько часов действие лекарства пройдёт, схватки возобновятся, и, с Божьей помощью, роженица благополучно разрешится. Имейте в виду: беременность переношенная, плод полностью созрел и уже обкакался в утробе.

— Я такое видела, — обиженно произнесла бабка.

Доктор продолжал, не обращая внимания на её недовольство:

— У ребёнка во рту первородный кал. Есть опасность, что при первом вдохе он попадёт в лёгкие. Коли так, ребёнок не проживёт и неделю. Я пальцем в основном очистил ребёнку ротик, но не забудьте сразу перевернуть его вверх ногами, ещё до первого вдоха.

— Спасибо за наставление, доктор, — недовольно отвечала повитуха.

— Вы ощупали ребёнку рот? Его рот? — спросила Мари.

— Да, это я и сказал.

— Он… нормальный?

— В каком смысле?

— Нёбо… челюсти?..

— Если не считать, что он полон жидким калом, — сказал доктор Алкмаар, вручая помощнику сумку с ланцетами, — то совершенно нормальный. А теперь я пойду пущу кровь французскому послу.

— Прихватите несколько кварт для меня, доктор, — сказала я.

Услышав эту слабую шутку, Мари, закрывавшая дверь за доктором, обернулась и устремила на меня неописуемо злой взгляд.

Старая карга села рядом, прикурила от свечи трубку и принялась наполнять комнату клубами дыма.

Слова Мари были шифрованным посланием, которое я разгадала, как только оно коснулось моих ушей. Вот расшифровка.

Девять месяцев назад я попала в беду на берегу Мёза. Чтобы выпутаться, я переспала с Этьенном д'Аркашоном, отпрыском древнего рода, в котором фамильные дефекты передаются вместе с фамильным гербом. Всякий, бывавший при дворах Версаля, Мадрида и Вены, видел их заячью губу, странной формы челюсть, сплюснутый череп. Карл II Испанский, кузен д'Аркашонов по трём разным линиям, не в состоянии даже есть твёрдую пищу. Когда в этой семье появляется новорождённый, ему, едва ли дав сделать вдох, первым делом осматривают рот.

Я рада была услышать, что у моего ребёнка не будет этих пороков. Своим вопросом Мари ясно показала, что догадывается относительно отцовства. Однако как такое возможно? «Очевидно, — скажете Вы, — Этьенн направо и налево похвалялся, что овладел графинею де ля Зёр; девять месяцев — вполне достаточный срок, чтобы слухи достигли ушей Мари». Однако Вы не знаете Этьенна. Он чудной, вежливый донельзя и не стал бы хвастаться победой. Кроме того, он не мог знать, что ребёнок — его. Он знал только, что один раз меня отымел (как выразился бы Джек). В предшествующие и последующие недели я путешествовала в обществе мужчин и уж явно не произвела на него впечатление целомудренной!

Единственное возможное объяснение состояло в том, что Мари прочла — или, вернее, прочёл тот, кто ею управляет, — расшифрованную версию моего дневника, в котором я чётко писала, что спала с Этьенном и только с ним.

Очевидно, Мари и повитуха действовали по наущению какого-то высокопоставленного француза. Графа д'Аво отозвали в Версаль вскоре после Революции в Англии, на его место прислали шевалье де Монлюсона. Однако Монлюсон — никто, марионетка, которую дёргает за ниточки д'Аво либо другой могущественный обитатель Версаля.

Внезапно, лёжа в чужом дворце, в окружении чужих людей, уставившихся мне между ног, я пожалела супругу Якова II.

Кто всё это подстроил? Какие приказы получила Мари?

Мари ясно показала, что её задача — выяснить, здорового ли ребёнок телосложения.

Кому важно, правильной ли формы череп у незаконного ребёнка Этьенна?

Этьенн написал мне любовные стихи, если это позволительно так назвать: