Шрифт:
В начале 2000-х годов он начинает активно сотрудничать с ныне, к сожалению, тоже покойным писателем и каббалистом Александром Рыбалка, и вместе они создают первое подлинно еврейское фэнтези "Тысяча лет в долг", построенное по всем законам жанра, но основанное на талмудических преданиях.
Мое личное знакомство с Даниэлем Клугером состоялось в начале 2000-х годов, когда я стал редактором газеты "Русский израильтянин". Я пригласил его вести рубрику "Еврейская страница" и ни разу об этом не пожалел. Тогда же, помнится, Клугер зазвал меня в какой-то ангар и рассказал, что в молодости начинал как рок-музыкант и автор песен, на многие годы от этого отошел, но вдруг неожиданно для самого себя снова начал писать стихи, класть их на музыку и хотел бы, чтобы я послушал и оценил. Песни были из тех, что сразу врезаются в память. Помню, как меня потрясла его песня о близком друге, бандите и поэте, погибшем во время очередной разборки:
...Слова легли цветным узором, Покрыли листьями настил. Он был поэтом или вором, Но главным стало слово "был". Его продали с потрохами, Перепродали ни за грош. Он изводил себя стихами, Поставил точку, выбрав нож. Мы были все на этой карте, Но оказались ни при чем. Лишь женщина в осенней Ялте Вдруг зябко повела плечом.Была в том цикле и еще одна великолепная баллада - о Мефистофеле:
Она мила, какого ж черта Тебе понадобилось, Черт?! Мешает шпага иль ботфорта, Иль просто старый посох стерт?А спустя несколько месяцев Даниэль собрал в Тель-Авиве небольшую компанию друзей и исполнил "Балладу о Прекрасной Даме", "Шахматную балладу" и балладу о знаменитом еврейском пирате, а позже раввине-каббалисте Яакове де Куриэле. Все эти баллады, построенные на реальной исторической основе, поразили захватывающим сюжетом, глубокой психологичностью образов и очень естественными, живыми диалогами. К примеру, "Баллада о Прекрасной Даме", в которой красавица Сюзанна яростно доказывает фра Томазо Торкведмаде, что ее отец никакой не тайный иудей, а оклеветанный христианин. В финале она соглашается на требование Великого Инквизитора стоять рядом с ним на казни отца. И вот последние аккорды:
Нерадостны воскресные парады Осенним утром в пасмурной Севилье. Стояла одесную Торквемады Сеньора в черной кружевной мантилье. Произнесла легко слова пустые, И улыбнулась раннему лучу. Но накануне - может быть, впервые - Она зажгла субботнюю свечу...Помню состояние шока, в которое меня повергли эти баллады. Сразу захотелось напечатать их в газете, хотя я не раз, чтобы отбить наседавшие толпы графоманов, громогласно объявлял, что никаких стихов в нашей газете никогда не будет. Но это было событие экстраординарное: в еврейской литературе на глазах рождался новый поэтический жанр! Клугер переплавлял еврейскую историю в поэзию, каждая баллада была наполнена высоким поэтическим напряжением и нередко совершенно неожиданным финалом, глубина которого осознавалась далеко не сразу.
Так, в "Балладе об Эрвине Блохе" рассказывается, как немецкий солдат после короткого отпуска домой возвращается на Восточный фронт и на Варшавском вокзале видит толпу евреев, которых отправляют в Освенцим. Он помогает старому раввину поднять упавшую тетрадку с переписанными для него любимым учеником псалмами. Раввин поясняет солдату вермахта, чем ему дорога эта тетрадь, но этим, оказывается, все только начинается:
...И, помолчав, добавил раввин (Был неподвижен взгляд): Он из Варшавы уехал в Берлин Лет двадцать пять назад. Слышал, в Берлине он стал отцом, Но взял его рано Бог. Был на тебя он похож лицом, А звался он Хаим Блох...Разговор со старым раввином становится поворотным для выросшего в берлинском сиротском приюте Эрвина Блоха. Он возвращается на фронт другим человеком - и остается им до самой своей гибели. А хоронят его, как и положено, под солдатским крестом. Возникает странное ощущение, что автор тебе что-то не дорассказал, но последние строфы все расставляют по своим местам:
Но перед смертью, в горячем бреду Видел он тот вокзал. "Стойте!– вскричал он.
– Я с вами иду!" - И за раввином встал. "В ад вместе с вами дорогу избрал, Не поверну назад!" Но рабби сказал: "А с чего ты взял, Что эта дорога - в ад?"
Потом баллады стали множиться и, как правило, одна была лучше другой: трагическая баллада о любви вдовы и коэна; о еврейке, которая хитроумно обманула решившего на ней жениться казачьего атамана и предпочла смерть крещению в дни резни Богдана Хмельницкого; очаровательный, то смешной, то грустный, но необычайно мудрый цикл баллад о придуманном им еврейском местечке Яворицы, построенный на еврейском фольклоре; "Хасидский вальс", представляющий собой переплавку известной истории о Шестом Любавичском ребе, и многие, многие другие - всего Даниэль написал больше семидесяти баллад.
Помнится, он не раз говорил, что с их написанием связано немало мистики. Например, когда он писал "Шахматную балладу", то назвал ее героя рабби Шимоном просто для рифмы и уже потом узнал, что раввина, игравшего в шахматы со своим сыном, ставшим Римским папой, действительно звали рабби Шимон. То же произошло и с героем баллады о любви Сендер-коэна и вдовы Рейзл, во время своей свадьбы в Кракове провалившихся под землю: раввина, с которым связано это предание, звали рабби Ицхак, но во время написания баллады Клугер этого не знал...