Дар Земле
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Дар Земле

Мать моя

Мать моя, люблю твои одежды, Изумрудный шёлк и бархат белый, Поступь тигра, пташки голос смелый, Океана синие пределы, Лиц дремотных теневые вежды. Мать моя, бываешь ты безумна, Но за мигом крайних исступлений Ты даёшь душе восторг молений, Красочное таинство растений, И снопы, упавшие на гумна. Мать моя, ты мне дала дерзанье, Я спускался в пропасти без счёта, От всего иду ещё во что-то, Я люблю опасности полёта, Я лечу, хотя б на истязанье. Мать моя, к тебе я с малым даром, Я, твой сын, всегда тебе покорный, Ты прими мой стих, мой звон узорный, Я люблю тебя и в бездне чёрной, Я горю, но не сожжён пожаром.

Дар Земле

Та кровь, что перед нежной красотою В горячем сердце билась родником. Ещё другая, та, что пред врагом Курчавилась и пенилась враждою, – Вошла в слова, и звучной чередою Пропела стих и расцвела цветком, Ещё тот снег, что с пылью незнаком, В комок слепив, обрызгал я звездою. Всё это сочетав зазывом чар, Я взял ещё и горсть родной землицы, И два пера из крыльев быстрой птицы, – Свой старый дом поджёг, раздул пожар, В разбеге строк зазыбились зарницы, И отдал я Земле мой малый дар.

Жёлтая роза

Расплавленное золото в эфире, Округлый щит, огнеобъём, вулкан, Весь в огневзлётах жёлтый Океан, Стремящий – ход лучей – всё глубже, шире, Одним тобой я избран к жизни в мире, И светлый лик и дар певца мне дан, О, роза бездн, небесный Гюлистан, Верховный знак, чтоб звук зажёгся в лире. Люблю тебя, как в свежие те дни, Когда твой лик я жёлтым видел чудом Над ранним травянистым изумрудом. В тебе сторожевые есть огни, Вся кровь моя полна Пасхальным гудом, Я принял в дух свой Солнце искони.

Зелёный диск

Зелёный диск явил свои узоры С разбегом тонких вытканных лучей, И в звучном сердце стало вдруг звончей, Узор стиха в ответ на те уборы. Там были срывы, кратеры, и горы, Мельканья копий, веянье мечей, Был светлый спор, гадало сердце: «Чей?» И мнилось, что ответ возникнет скорый. Волна волшебств зелёных за волной. Уснули тигры в мраморном чертоге. Окончен день. И утомился зной. На сердце – сердце нежной шло войной. И этот щит в боях, где бьются боги, Мы в наших днях всегда зовём – Луной.

Симфония

Где грань земли и влаги, выплыл лик, Всходящий, жёлтый, с силою внушенья, В равнине вод зазыбилось движенье, И свежий, тишь порвавши, плеск возник. Он перешёл в протяжный влажный клик, Во вспевах волн всё дышит окруженье, В Луне вверху магнит воображенья, В глубинах взрыв, что с часом будет дик. Колдунья бег волны к себе позвала, Сама скользит в сиянии немом, Волна растёт и взбилась гребнем вала, И вал на вал как будто дом на дом. Луна велит. В луче зазыв кимвала. И Океан бросает к небу гром.

Говоры

Лепечущая пряжа щебетанья От ласточки до дремлющей души, Летящий звук: «Люби! Живи! Спеши!» Мгновение – основа мирозданья. Морской волны седое бормотанье, Органный бор в разбуженной глуши, Все говоры вещанья хороши, О, ветер, хорошо твоё рыданье. Свободный дух, ты носишься в степях, Живая воля, вечно молодая, Ты змеем веешь, зыбью пропадая, – Качаешь цвет на длинных ковылях, За Морем был, сверчком поёшь в сенях, К воспоминанью сердце убеждая.

Пламецвет

Обрывок ткани, кровью напоённый, Пронизанный играющим огнём, Расцвёл в кусте. И задержался в нём Неспетый вспев души, в любовь влюблённой. Прицветником кровавым окаймлённый, Внутри – цветок, как малый водоём, Где влага – злато. Он насыщен днём, Он спаян Солнцем в перстень снов зажжённый. Цветок Теноктитлана давних дней, Цветной костёр Египта и Алжира, Беседка лепестковая огней. Кто был в любви, тот будет вечно в ней. Я бросил сердце в это пламя мира, И вижу взлёт горящих ступеней.

Радуга («Летящий свист высокого стрижа…»)

Летящий свист высокого стрижа. Июльский сумрак. Розовые крыши. Гроза прошла. И в сердце стало тише. Мысль ворожит, всем в мире дорожа. И красный и зелёный есть межа. И синий в синем. Дальше. Глубже. Выше. Провеял зыбкий лёт летучей мыши. Средь ста колосьев на одном есть ржа. Средь тысячи безумных начинаний Один удар мгновенного резца Даёт восторг сознанью без конца. Свети, лазурь. Цвети, любовь в тумане. Я знаю боль молитвы чернеца, И семь межей, цвета престольной ткани.