Близнецы ждали нас на автобусной остановке.

– Здрасти, – хором сказали они маме и сразу же повернулись ко мне. – Ну как оно?

– Нормально, а у вас?

– Норм, только Зяма хромает на левый зад…

– А что случилось?

– Похоже, в леваде отбила неудачно.

Я кивнула, а мама вопросительно посмотрела на меня. Пришлось переводить:

– Зяма – лошадь. Из Академии. Она хромает на левую заднюю ногу, потому что в ле… загоне для прогулок неудачно ударила ногами по доске.

– А почему бы так и не сказать? – спросила мама.

Мы с близнецами переглянулись:

– Так мы же так и говорили!

– Неужели?

– Мам, – протянула я. – Это как с музыкой, свои приколы.

– Ясно, – вздохнула она. – Ладно, не буду вам мешать…

– Ну уж нет! – я решительно взяла ее за руку. – Я же обещала показать тебе фонтаны! Вот и пойдем их смотреть!

Фонтаны привели маму в восторг. Особенно ей понравился Тритон у Оранжереи.

– Понимаешь, Большой каскад он помпезный, а здесь все такое… уютное, – извиняющимся тоном произнесла она. Я только пожала плечами. Каждому свое. Мне, например, больше всего нравились морская терраса у Монплезира и скамейки-шутихи, где посетители искали камушек, на который надо было наступить, чтобы их окатило водой, и огромный земляной вал у дворца Марли… В общем, Петергоф мне нравился весь!

Наконец мы вышли из парка, мама отправилась на собрание, а мы с близнецами пошли к пруду, где плавали утки. Рядом стоял ларек, в котором можно было купить мороженое и корм для птиц.

– Это же обычный сухой хлеб, – удивилась я, рассматривая бумажный пакетик, на котором была изображена мультяшная утка.

– Ага. В соседнем ресторане придумали, чтобы хлеб не выбрасывать. В Питере к нему особое отношение из-за блокады, – пояснил Витя.

– Это ты про Вторую мировую? – уточнила я.

– Именно. Ты же знаешь, что Ленинград был в кольце блокады? Девятьсот дней и ночей.

– Вообще-то восемьсот семьдесят один, – поправил брата Толя. – Но от этого не легче.

– Ага. Постоянные бомбежки, голод, потому что в первые дни разбомбили склады, где запасов продовольствия было на пять лет…

– Хлеба выдавали 125 грамм на человека на день.

– Ужас! – охнула я.

–Ага. Поэтому в городе до сих пор многие хлеб не выбрасывают, рука не поднимается, а вот уткам скормить запросто! – хмыкнул Толя.

– В конце концов, в голодное время этих уток можно поймать и съесть! – весело подхватил Витя.

Разорившись и на то, и на другое, близнецы направились к ближайшей скамейке. Я ограничилась только мороженым. Разговаривая ни о чем, мы сидели на скамейке. Витя с Толей попеременно кидали корки хлеба, подманивания уток ближе. Радостно переговариваясь между собой на своем, утином, языке, пернатые неспешно гребли по зеркальной глади пруда, то и дело отвлекаясь на что-нибудь еще.

– Что ж они такие медленные! –Толя размахнулся и кинул сухарик, намереваясь поторопить пернатых. Засохший хлеб пролетел над водной гладью и попал точно в макушку селезню. Тот ошеломленно крякнул и завертел головой, явно потеряв ориентацию в пространстве. На том берегу кто-то из людей зааплодировал. Толя окончательно смутился.

– Пойдемте отсюда? – предложил он. Витя вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами:

– Да, давайте.

Тем более что начало смеркаться, и от воды потянуло холодом. К зданию Академии мы подошли к тому моменту, когда собрание закончилось и взрослые принялись выходить из кованых ворот.

– Оля! – мама помахала мне рукой. – Ну что, поехали?

Я взглянула на красно-белое здание, напоминающее замок. Конечно, мне хотелось обойти его, а еще лучше войти внутрь, но мама явно волновалась, и я решила не трепать ей нервы.

– Да, поехали!

Всю дорогу мама молчала, нервно кусая губу и смотря в окно невидящим взглядом. Я тоже молчала, гадая, что же им сказали на родительском собрании, и не передумает ли мама в последний момент.

– Мам, – наконец решилась я окликнуть, когда мы вышли из метро и направились к дому Брониславы Александровны.

– Что?

– Ты какая-то… если ты хочешь, я могу заниматься у нас, – выпалила я и замерла, внутренне содрогаясь: что, если мама воспользуется моей слабостью. Но она улыбнулась и покачала головой:

– Нет, Оля, если ты решила, ты должна попробовать.

– А ты?

– Переживу. В конце концов, у меня появится много свободного времени. И я займусь музыкой.

Она обняла меня за плечи, в этот момент фонари ярко вспыхнули, освещая проспект. Сочтя это хорошим знаком, мы улыбнулись друг другу и, взявшись за руки, отправились в квартиру Брониславы Александровны.

Мне казалось, я только закрыла глаза, а уже зазвонил будильник, напоминая, что надо вставать.