Анализ образовательного уровня делегатов партийных съездов указывает на то, что он следовал примерно тем же тенденциям, что и образовательной уровень элиты высшего звена. Доля людей с высшим образованием среди них стабилизировалась. В 1956 и 1959 г. люди с законченным высшим образованием среди них составляли 56%, что соответствовало абсолютным числам делегатов, имеющим право голоса, с таким уровнем образования (1355 и 1269 человек, соответственно). Фактически образовательный уровень делегатов даже понизился по сравнению с 60% (среди делегатов XIX съезда 1952 г.). Среди делегатов с законченным высшим образованием инженеры в 1959 г. составляли около трети, или 23%, от общего числа делегатов с правом голоса. В 1961 г. доля лиц с высшим образованием среди делегатов составляла 52%, хотя число делегатов с правом голоса выросло в три с половиной раза, а в 1966 г. снова поднялась до прежних 55%. В 1961 г. 17% делегатов были записаны, как имеющие «партийно-политическое образование» [340] .

В составе Центрального Комитета имела место значительная текучесть кадров, но все замены, как правило, происходили внутри одного поколения. Достаточно сложно оценить, насколько высок был уровень протекционизма при этих персональных заменах. Например, Центральный Комитет поддержал Хрущёва в его борьбе против большинства Президиума в июне 1957 г. Означало ли это, что первый секретарь смог за время, прошедшее с 1953 г., наводнить ЦК своими сторонниками, а затем провести их в новый состав Центрального Комитета на XX съезде партии в 1956 г.? «Хрущёв был не дурак, — утверждал Молотов. — Он сумел сколотить свой собственный ЦК». То же самое предполагает Т.X. Ригби, отмечая, что «…примерно треть полноправных членов ЦК [46 из 133, избранных в 1956 г.] составляли люди, преданные Хрущёву, в то время как ещё почти треть [41 человек] были склонны скорее поддерживать его, нежели его противников» [341] . При этом Ф. Бурлацкий, работавший некоторое время спичрайтером Хрущёва, утверждает, что тот, образно говоря, «…привык ходить в стоптанных тапочках. Иными словами, Хрущёв предпочитал работать с тем аппаратом, который доставался ему от предшественников, редко менял людей в своём окружении». Похожие характеристики дают Хрущёву Роберт Конквест и Майкл Тату [342] . Не менее двух третей секретарей обкомов в Российской Федерации были смещены со своих постов в течение осени и зимы 1953–1954 гг., но обновление кадров партийных работников республиканского и регионального уровня не превысило 40%, а текучесть кадров среди министров была ещё ниже, около 30% [343] . Вероятно, в наибольшей степени покровительству Хрущёва обязаны своим избранием в 1956 г. 113 новых членов ЦК, среди которых 48% составляли секретари ЦК республиканских компартий и обкомов партии и лишь 18% — руководители центральных органов власти.

Вполне вероятно, гораздо важнее, чем личная преданность, был тот факт, что Хрущёв располагал такой же общей поддержкой со стороны элиты, какой пользовалась генеральная линия Сталина в конце 1920-х – начале 1930-х гг. Многие политические ходы Хрущёва были нацелены на сохранение этой широкой поддержки со стороны элиты, и институционализация Центрального Комитета, о которой пойдёт речь в заключительной части данной главы, была одной из составляющих его политики.

Карьеры людей, избиравшихся в Центральный Комитет в 1950-е и в начале 1960-х гг., высвечивают некоторые характеристики элиты тех лет и указывают на сохранение преемственности в подборе кадров. Андреев, Патоличев и Байбаков, о которых рассказано в предыдущих главах, были переизбраны в состав Центрального Комитета в 1956 г., знаменуя собой его преемственность по отношению к предыдущим периодам. Теперь обратимся к трём новым членам ЦК — Николаю Журину, Владимиру Новикову и Николаю Егорычеву [344] .

Хотя Андрею Андрееву в 1956 г. исполнилось всего 60 лет, то есть он был на год моложе Хрущёва, занимаемые им должности носили сугубо церемониальный характер. Некоторые соратники Сталина активно оппонировали Хрущёву и были изгнаны из Центрального Комитета в 1957 г. Хотя Андреев не принадлежал к числу противников нового Первого секретаря, его, вместе с Булганиным и Ворошиловым, не переизбрали в ЦК в 1961 г. В отличие от них такие ярые сталинисты, как Микоян и Шверник, были тогда переизбраны, и даже Ворошилов позднее, уже при Брежневе, в 1966 г. возвратился в состав ЦК. В октябре 1957 г. Андреев был назначен председателем Общества советско-китайской дружбы, что возможно являлось провокацией против Мао Цзэдуна со стороны Хрущёва. Андреев возглавлял общество весь период напряжённых отношений с Китаем в 1960-х гг., несмотря на поразивший его в 1965 г. инсульт (после которого у него парализовало левую часть туловища). Когда в декабре 1971 г. Андреев умер, его не похоронили у Кремлёвской стены позади Мавзолея Ленина. Как и скончавшийся месяцем ранее Хрущёв, он нашёл покой на Новодевичьем кладбище. Ни Брежнев, ни Косыгин, находившиеся тогда за рубежом (один в Польше, а другой — в Норвегии), не приехали в Москву, чтобы принять участие в похоронах [345] .

Карьера Патоличева, бывшего во время войны партийным руководителем Челябинской области, а затем (недолго) секретарём Центрального Комитета, пошла на спад после прихода во власть таких его сверстников, как Брежнев. Пребывание в расширенном Президиуме ЦК, в который он был избран в 1952 г., прервалось со смертью Сталина, а в 1956 г. его сместили с должности первого секретаря ЦК компартии Белоруссии, заменив белорусом Мазуровым. Его назначение первым заместителем министра иностранных дел фактически стало отстранением от привычной партийной работы. В 1958 г. Патоличев был перемещён на должность министра внешней торговли, на которой пребывал 27 лет — вплоть до момента, когда Горбачёв отправил его на пенсию [346] . Впрочем, он оставался до 1986 г. членом ЦК, олицетворяя собой в течение почти полувека кадровую стабильность времён правления Брежнева.

Байбаков, принадлежавший к юному поколению непартийных технократов и ставший заместителем наркома нефтяной промышленности в 1939 г., также входил в число долгожителей ЦК, членом которого состоял с 1952 по 1989 г. Он был из числа тех представителей класса 38-го года, которые, в отличие от Патоличева, процветали при Хрущёве и его наследниках, но так и не сумел возвыситься до членства в Политбюро. Успешная работа в нефтяной промышленности способствовала его назначению в 1955 г. главой Государственной комиссии по долговременному экономическому планированию, а затем и председателем Госплана РСФСР. Этому помогло и то, что химическая отрасль входила в круг интересов Хрущёва. Выдвижение Байбакова на место, занятое ранее М.3. Сабуровым, было, возможно, одной из составляющих проводившейся Хрущёвым кампании по отстранению от власти группы высших руководителей экономики, связанных с его соперником Маленковым [347] . Процедура назначения Байбакова была столь же неожиданной, как и во времена Сталина. Вызванный на собеседование к первому секретарю ЦК в 1955 г., он попытался избежать перехода из нефтяной промышленности, сказав: «Никита Сергеевич, я ничего не понимаю в планировании, не передвигайте меня, я ведь нефтяник до мозга костей», на что Хрущёв заявил: «Не волнуйтесь, научитесь». Хотя Байбаков попросил сутки на размышление, вернувшись в свой кабинет в министерстве, он обнаружил доставленный спецкурьером красный пакет с приказом о новом назначении, подписанным ещё накануне [348] . Позднее, ещё до назначения председателем Государственного комитета химической и нефтяной промышленности в 1963 г., Байбаков возглавлял два из созданных Хрущёвым совнархозов — Краснодарский и Северокавказский. Он снова попытался высказать свои сомнения, сказав Хрущёву: «Никита Сергеевич, но я же ничего не понимаю в химии», на что тот возразил собственными словами Байбакова: «Но вы же нефтяник!» Год спустя после свержения Хрущёва Байбаков был назначен Председателем Госплана СССР и оставался на этом посту до 1985 г. Интересно отметить, что позднее Байбаков был даже благодарен Хрущёву за то, что тот вырвал его из нефтяной отрасли и загнал в Краснодарский совнархоз. «До того я совсем ничего не понимал в сельском хозяйстве и лёгкой промышленности», — вспоминал он.