Шрифт:
– У вас паутиночки: вам бы почистить тут надо.
И свел всю беседу - к чему? К паутинке!
Сегодня профессор был Киерке рад; еще утром подумалось:
– Вот бы пришел к нам Пукиерко: поиграли бы в шахматы.
Он и пришел.
Сели: доску поставили, - передвигали фигурами:
– Ну-те ка... Ферзь-то... А нового что?.. Благосветлова - а!
– Беру пешку.
– Движения ждете воды?
– И зрачок, как сверчок, заскакал по предметикам; Киерко им овладел:
– А что, если - профессор продвинул фигуру - да нет: будет все, как и было.
– Он - ну-те - им нужен - скривил ход коня - сволокли рухлядь в кучу; и "сволочь" такую хранят: дескать - быт и традиция... Это ж попахивает миазмами: нет, я, вы знаете, санитар, - и он вкрапил: - "вы - ферзью?"
– Вы, Киерко, есть социалист, - благодушил профессор.
– Да как хотите; а вы "консерватор?" Нет, знаете - кто?
– повертел он носком, вынул трубочку, ею постучал, чиркнул, фыркнул, вкурился и - "пох-пох" - клубочки выстреливали.
– Дело ясное: - ферзью пойду.
– Вы есть анархист: разрушитель: перекувыркиваете математикой головы... Ну-те: да вас бы они уничтожили; вы и прикинулись, будто, как все; совершенно естественно: там патриотика, всякое прочее; были ж "япошки?" Да что, консерватором сделались: это, позвольте заметить, - как кукиш показанный: надо же жить математику - ну-те...
– вкурился, и лихо откинулся, вздернувшись трубочкой, пальцы свои заложил за подтяжки, носок пустил "вертом":
– А консерваторище не вы - Задопятов - суглил зрачком в доску:
– Съем - ферзь.
– Чорт дери.
– Да-с, либералы - матерые консерваторы, - ну-те; на свете навыворот все: волки выглядят овцами, а овечки - волками - "пох-пох" - вылетали клубочки, и трубочка шипнула.
Встал и привздернул плечо, и - вкривую прошелся, щемя левый глаз, и поплескивая правым веком:
– Ну-те ка - содробите две дроби, которых числители, скажем, - "два", "три".
– Я найду наименьшее кратное - изумился профессор.
– А далее?
– Я числителя каждой умножу на кратное.
– Ну-те: и мы так - согнувшись дугой, стрельнул пальцем в профессора:
– Наименьшее кратное - уравнение экономического отношения, а умножение рост богатств: прежде чем множить богатства - равнение по наименьшему кратному: фронт единый.
Профессор, не слушая, над опустевшей доскою, приподнял ладонь:
– Чорт дери, - попал в "пат": и ни шах, и не мат.
Атмосфера уюта - висела; и стало - немного смешно, чуть-чуть жутко.
И киерко.
10.
Уж Митя и Грибиков выбиралися из горлодеров базара - к Арбату, проталкиваясь в копошащемся и гнилом человечнике; перессорились пространства, просвеченные немигающим очерком медноцветного диска.
И вот - неизбежный Арбат: громобойная улица.
Остановившийся Грибиков, еле справившись с чохом, уставился в Митю нагноищами лиховещавых зрачков:
– Много, стало быть, у вас книжиц.
И - да: не лицо, а кулак (походило лицо на к 1000 улак - с носом, с кукишем) выставил Митя:
– А вам что?
Казался надутым купырзою:
– Я вот думаю, коли вы раздаете такие изданья наук, с позволения вашего, так, что и даром... Чахоточный красноплюи разводит.
– Что?
– Этот вот - Грибиков показал: кто-то кашлянул кровью.
– Продашь.
– А его бы пора на Ваганьково, - неответствовал Грибиков; и, пройдя шагов десять, обчхался.
– Чихач... Стало, батюшка - не снабжает деньжатами?
– продолжал он мещанствовать:
– Денежки нынче и крысе нужны - злохотливо прибавил.
– Не очень, - как видите...
– Что?..
– Не снабжает...
– Какой приставала, - подумалось Мите, - отделаться бы... Но лицом показал тупоумие.
– Не разумею я - пуще примаргивал Грибиков, - был бы оравистый, многосемейный ваш дом; а то сам, да мамаша, да вы, да Надежда Ивановна; проживает сам - четверт, а деньги жалеет.
И Грибиков покачал головой.
– Ну, прощайте, мне надо тут - отвязывался Коробкин.
Едва отвязался.
А Грибиков тут же свернул Притетешинским Кривогорбом; потек в горлодеры базара с какою-то целью опять, соображая его занимавшее обстоятельство (брал не умом, а усидкою, подмечая и зная про всех), правил шаг в распылищи, где те-же белесые купчики облапошивали несознательных граждан; расталкивался по направлению к тяжелому старику, - тому самому букинисту: