«Не тот он, — думала Лиза. — Что-то новое в нем, хорошее или плохое, еще не знаю, но есть что-то новое». — «Молчит, значит, в самом деле завела дружка», — мелькнуло в голове Степана, и он нахмурился. «Нет, тот же, тот!» — решила она.

— Ты не хочешь ответить?

— Мне неинтересно знать, что думают твои дружки.

— Это, Лиза, не ответ.

— Ну, что ж, могла и завести. Я ведь с тобой не венчалась!

Он вздохнул.

— Слушай, Лиза. Ты ведь знаешь, что всегда нравилась мне. Но я только потом понял, какая ты… Верь не верь, а на Севере у меня все думки были только о тебе. Прямо любопытно.

— Что тебе любопытно?

— Да, вот это… И теперь вот ехал и представлял, как мы с тобой встретимся.

— Ну?

— Не так все, казалось, будет.

Хмыкнув, она порывалась сказать что-то резкое, но передумала, вздохнула и спокойно заговорила:

— А как? Как бы тебе хотелось, чтоб встреча была? Ты вспомни только… Я бегала за тобой и ждала, все ждала, дура, когда ты позовешь меня куда-нибудь погулять. Совсем девчонкой была. А ты приходил пьяный, как сам говорил «на взводе». Хвастался, что девушки за тобой бегают. А я, дура, переживала… Смешно теперь, а было… Прямо смешно. А помнишь, незадолго перед тем, как тебя посадили, как ты обозвал меня?

Она посмотрела на него в упор.

Он молчал, и Лиза добавила:

— Ведь чепуха какая-то была. Даже вспоминать не хочется…

«А все же она хорошая, — подумал Степан. — Глаза-то какие усталые. Оказывается, изменилась… Не та совсем Лизка, которую обижал постоянно».

— Письма писала, но тебя жалеючи. Не хочу врать.

— Жалеючи?

— Да. Хорошо, что брат не догадывался, а то бы он выгнал меня из дому.

— О брате твоем особый разговор. А я вел себя так, потому что пил. А сейчас я не пью. Бросил, совсем и окончательно. Вот чесн-слово. Мне бы поговорить с тобой, Лиз. Пойдем, пройдемся. Или, может, в кино сходим? Заодно и поужинаем где-нибудь. А? Лиз? — он взял ее за руку.

Она осторожно высвободила руку.

— Ну, говори, что у тебя!

Он хотел сказать, что твердо намерен забрать ее с собой на Север, так как не может жить без нее. Но Лиза смотрела холодно, и говорить расхотелось.

Они стояли молча минуты две. Потом она спросила, видимо, пожалев его:

— Надолго приехал?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Дня-то три пробуду.

— И обратно на Север?

— Обратно.

— Поживи. Город посмотри, давно не был.

Степан понял, что она не поедет с ним.

— Ну, пойдем, хоть до калитки я тебя провожу.

— Проводи.

Он прожил в городе четыре дня. Побывал у приятелей, заходил в строительно-монтажное управление к Романову. И каждый день поджидал у завода Лизу, но увидеть ее ему удалось только раз. Оказывается, она выходила не через центральную проходную.

В тот день Лиза была грустна. Мало говорила. Задала ему несколько незначительных вопросов: какая погода на Севере, долго ли ехал на пароходе и на поезде. Потом спросила:

— А с жильем как устроился?

Зимой Степан жил в общежитии, а к лету ему дали комнату. Лиза поинтересовалась, в какую сторону окна у комнаты. И добавила, улыбнувшись:

— Хотя ведь у вас круглый год зима, полярные ночи и вьюги. Так что все равно куда окна.

Разговор обрадовал Степана. Но Лиза тут же сказала:

— Одному-то и комнаты вполне достаточно.

Они помолчали.

— Сперва-то, как тебя увезли, и поревела ж я, — проговорила она задумчиво.

Он предложил:

— Давай сходим в городской сад или возле реки побродим. Надо же нам в конце концов потолковать по-человечески.

Она отказалась.

В гостинице Степан долго припоминал разговор с девушкой. Соседей по комнате не было. Где-то далеко внизу слышались приглушенные голоса. Думалось легко. Постепенно он пришел к выводу, что надо еще раз и обстоятельно поговорить с ней.

Вечером Степан больше часа ходил по переулку, где жила Лиза, и никак не решался зайти во двор. Ему все казалось, что Лиза вот-вот выйдет из калитки, но она не выходила. За изгородью бегала на цепи собака. Изредка накрапывал мелкий редкий дождь. Было хмуро, как осенью, и в переулке не показывалось ни одной души.

Степан купил в магазине папирос, и когда снова зашел в переулок, калитка у Лизиного дома была открыта. Во дворе стояла старуха в залатанной кофте. Из кармана кофты торчала длинная тряпка. Сзади старухи виднелась синяя рубаха Луки Елизаровича. На секунду Степан почувствовал в ногах противную дрожь. Сплюнув, он зашагал нарочито громко и широко.

— А мне, если хошь, совсем не жаль ее, — донесся до Степана хрипловатый, насмешливый голос Луки Елизаровича. — Пущай каждый день лупит ее. Чего не смотрела, за кого выходила?