— У меня мама очень больная. Утром телеграмму получила. Вот… — Она сунула Якову какую-то бумажку. — Я из Хлызовки. Сперва на грузовике ехала до парома, а потом пешком. Здесь уже часа четыре жду.

На него умоляюще смотрели синие с длинными ресницами глаза.

— У меня срочное задание.

— Я хорошо заплачу, вы не беспокойтесь. Сейчас достану.

Она стала рыться в сумочке, и Яков видел сейчас только ее пышноволосый затылок.

— А я человек небеспокойный.

Девушка протягивала деньги.

— Халтурой не занимаемся, гражданка.

— Вы человек или не человек?

— Ну-ну, давай дальше, — мрачно произнес Яков и подумал:

«Красивая. Славные все же девки попадаются в деревнях».

— А если человек, то должны сочувствовать.

— Это дело такое. Если я буду всех развозить, кто куда пожелает, то домой никогда не вернусь. Пойди, постой у той вон дороги, кто-нибудь да поедет.

— Я же говорю, что без толку простояла часа четыре. — Помолчала и добавила: — До туда только четырнадцать километров.

Она всхлипнула — и сейчас походила на девочку. «А красивая все же», — опять подумал Яков и неожиданно сказал:

— Ладно, залазь.

Когда они выехали за село и погнали в сторону Антипино по отвратительной проселочной дороге, на которой не было видно следов машин, а только — телег, Яков сказал:

— До тудов, между прочим, восемнадцать километров… — И спросил: — Звать как?

Ее звали Любой. Весной ей минул двадцать один год. Она заведовала сельской библиотекой. Любин отец давно умер, мать работала в колхозе и жила в своем доме совсем одна. К Любе не едет, дом не хочет бросать.

Дорога безлюдна. Грустное жнивье, перелески, копны сена, сороки на березах. Яков мурлычет себе под нос: будучи в хорошем настроении, он всегда что-нибудь мурлычет.

— Я тоже люблю петь песни, — сказала она.

— Ну, песня у меня только одна: Люба, Любушка, Любушка-голубушка…

— Веселитесь?

— Шоферу в наших местах иначе нельзя. Видали, как трясет да качает? Как в преисподней. Если не петь и не смеяться, смертная тоска берет и начинаешь подвывать наподобие волка.

Он шутил, а она не поняла этого и сочувственно вздохнула.

— Есть у меня приятель, тоже шофер. Он всегда мрачнее Ивана Грозного. И чтоб тоску согнать, в каждый рейс по четверти водки берет, веселье нагоняет. А зимой по ведру, зимой, говорит, меньше не получается.

Люба не видела лица шофера, а голос у Якова строгий, деловой, и поверила, но тут же поняв, что он валяет дурака, сердито фыркнула.

Яков покачал головой.

— Не верите? А на дорогах этих всякое случается. На той неделе дамочке одной печенку оторвало.

Он улыбался, поглядывая на нее.

Машина спустилась к речушке и затарахтела по шаткому бревенчатому мостику. Подскакивая на сидении, Люба испуганно прижалась плечом к Якову. Тот обнял ее, сказал:

— Со мной не бойсь!

Он понимал, что она рассердится. Но ему хотелось позлить ее — такой уж у него был характер.

Она отшатнулась, сбрасывая руку со своих плеч, и сказала:

— Не туда положили, на баранку руку положите. Уж лучше бы она сказала что-нибудь другое.

— Хо! Я могу вести машину даже ногами. — Яков засмеялся и погладил локоны девушки.

— Ты что? Ты видать потому и поехал? Как тебе не стыдно? А? Неужели тебе не стыдно?

Лицо ее потемнело, и глаза стали какие-то неприятно холодные. Не трогать бы ее. На него, однако, нашло озорство.

Он прижался к ней плечом. Люба отодвинулась к самой дверце, прошептав: «О, господи!»

Носком ботинка Яков слегка приподнял ее туфель.

— Стой, стой, тебе говорят! — крикнула она и торопливо открыла дверцу кабины: — Я пешком.

— Сдурела? — Он закрыл дверцу кабины и прибавил скорость: — Прыгни-ка, что от тебя останется? И пешком ни к чему. Я не такого сознания человек, чтоб везти да не довезти. Отродясь со мной такого позору не бывало. Так что сиди и держись за меня обеими ручками.

Он подмигнул Любе и, открыв кабину, с самым серьезным видом послал воздушный поцелуй двум молодым женщинам, ехавшим на телеге, чему те страшно удивились.

— На той неделе мой корешок Васька вез одну также вот. Машинешка у него вовсе старая, и дверцы не закрываются. Боялся Васька, чтоб девка из кабины не выпала, при тряске-то это как дважды два получится, и начал он ее рукой поддерживать. А она не поняла того, дура, да и прыг со всего ходу на землю. Растяжение костей получилось. Теперь у нее правая нога на полметра длиннее левой ноги. Представляешь?