– Есть ли что-то, о чем вы хотели бы поговорить, прежде чем закончится наш сеанс? Мысли или чувства, о которых мне следует знать?

Я хочу трахнуть тебя.

– Нет. А вообще… есть, – я чешу нос. – Мне нужно вернуться на трассу к январю, самое крайнее к середине января, чтобы я смог подготовиться к старту Гран-при в марте.

Она кладет журнал и ручку на стол и бросает взгляд на настенный календарь, на котором значится нынешний месяц – ноябрь.

– У нас три месяца. В крайнем случае, три с половиной.

– Невозможно? – Часть меня, поддающаяся слабости, хочет, чтобы она ответила утвердительно, тогда бы моей трусости было оправдание. Я борюсь с этим.

– Нет. Мне нравятся трудные задачи, – ее губы складываются в мягкую улыбку, заставляя улыбнуться и меня. – Но это означает интенсивное лечение. Нам придется встречаться по крайней мере три раза в неделю. Вы готовы к этому?

Я разгибаю пальцы, которые сжимались в кулаки.

– Готов.

– Хорошо, – она соединяет ладони, беззвучно хлопая, и поднимается с кресла. – Моя секретарша Сэйди свяжется с вами завтра, чтобы занести в расписание приемы.

– Хорошо.

– Тогда увидимся через несколько дней, Леандро, и сможем начать ваше возвращение на гоночную трассу.

Я следую за ней до двери, рассматривая ее качающуюся во время ходьбы попку. Но направляемся мы в другую сторону.

– Выходить отсюда, – поясняет она. – Мои пациенты всегда выходят не через ту дверь, через которую вошли, потому что следующий человек уже может ожидать встречи. Большинство людей предпочитают анонимность, которую, как я понимаю, предпочли бы и вы.

Она придерживает для меня дверь открытой, предлагая выйти.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

– Это не может просочиться в прессу, – говорю я ей.

Она улыбается мне с другой стороны дверного проема.

– Все, что вы скажете мне в этой комнате, не выйдет за ее пределы. Здесь вы в безопасности.

Я киваю ей.

– Хорошо. Ну, увидимся через пару дней.

Разворачиваясь, я слышу звук закрывающейся за мной двери и сбегаю вниз по лестнице.

Наконец, я оказываюсь на улице. Дыша свежим, промозглым воздухом, я пробегаюсь рукой по волосам. Затем из кармана достаю телефон и набираю номер. Я даже не даю ему возможности что-то вякнуть. Только слышу, что трубку взяли, и начинаю говорить:

– Какого черта ты не сказал мне, что она выглядит вот так? – рычу я в телефон Каррику.

– И тебе привет. И кто выглядит вот так? – в его голосе слышится насмешка.

Ублюдок.

– Ты знаешь, о ком я говорю – о докторе Харрис, мудак. – Мой член начинает твердеть от одной лишь мысли о ней.

Иисусе. Кто я такой, черт подери? Подросток, у которого встает на привлекательную женщину?

Кого я обманываю? Она не привлекательная. Она великолепная.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Перестань корчить дебила. Ты знаешь, о чем я говорю. Может, ты и подкаблучник и восхищаешься Энди, но ты узнаешь горячую цыпочку, если увидишь ее. Мог бы предупредить меня.

– Прости, но эта мысль даже не закралась мне в голову. Да, она хорошо выглядит, но не в моем вкусе. Я и подумать не мог, что ты захочешь ее трахнуть. А вообще, забудь об этом. Сейчас ты набросишься на кого угодно, так что, на самом деле, моим предупреждением было, когда я сказал, что она женщина.

– Смешно, членоголовый.

– Мне нравится, когда ты используешь со мной грязные словечки.

– Отвали.

Он громко смеется.

– Если не брать во внимание твое желание трахнуть доктора Харрис, как все прошло? Энди она сильно помогла.

– Да, она хороша. Мне кажется.

– Как думаешь, она сможет тебе помочь?

– Она сказала, что сможет, – только если я не трахну ее и не испорчу все к хренам собачьим.

Лондон, Англия

Радуясь, что уже дома, я открываю входную дверь с коробкой пиццы в руке.

– Я пришла, – кричу.

– Мы на кухне, – кричит в ответ Кит.

Сбрасываю туфли и иду на кухню.

Кит и любовь всей моей жизни Джетт – мой маленький мальчик, который больше не маленький, – сидят за столом, играют в карты.

– Привет, дорогой, – я целую Джетта в макушку и кладу пиццу на стол.

– Привет, мам. Хороший день? – он улыбается мне.