— Молись своим богам, паря! Ты теперя труп!

И в это время из оврага донесся тихий, но отчетливо слышимый, дребезжащий старческий голос:

— Дормидонт! Остынь!

Над краем оврага показалась голова старушки в пестреньком платочке, затем и вся она, легонькая, светлая, сухонькая, с удивительно мягким лицом и лукаво-грустными глазами. Правда, лукаво-грустными они были, когда старушка смотрела на Илью, когда же бросала взгляд на звероватого Дормидонта, глаза ее становились беспощадно строгими.

— Не вмешивайся, ведьма! — грубо бросил мужик, продолжая держать Пашина «под прицелом» своей колдовской дубины. — Иди отсюда, пока цела!

Он слегка опустил палку, и Илья тотчас же воспользовался этим обстоятельством, понимая, что другого удобного момента может уже не представиться. Он метнулся к противнику, прыгнул влево, уходя от острия палки, потом вправо, снова влево, «качая маятник» в состоянии боевого транса так быстро, что Дормидонт не успевал отслеживать его движения, и хотя палка дважды кашлянула молнией — разряды прошли рядом с телом Ильи, — приблизился и достал-таки колдуна, вкладывая в удар всю силу и гнев.

Дормидонт отлетел на несколько шагов назад, выронил палку, не удержался на краю оврага и свалился вниз. Было слышно, как тело его катится по склону оврага, трещат кусты и сыплются камешки, потом раздался сочный шлепок, и все стихло.

— Силен, Витязь! — проговорила старушка, расцветая улыбкой. — Давно Дормидонта так не обхаживали.

Улыбнулся и Пашин, выходя из пустоты, чувствуя, как ноют натруженные мышцы ног и рук.

— Спасибо за помощь, бабушка. Вовремя вы его отвлекли, а то б лежать мне, наверное, на его месте. Но уж больно мощное у него оружие.

Илья подобрал палку мужика, осмотрел ее внимательно, убеждаясь, что это самый обыкновенный, крученый, сучковатый, тонкий и длинный дубовый сук.

— Надо же, мать честная! Обычная палка, даже не электрошокер! Как же он из него стрелял?

— Это всего лишь заговоренный остряк, — заметила старушка, разглядывая Пашина. — Можно сказать, проводник. Дормидонт знает слово, дающее ему силу.

Илья нахмурился, отбросил ставшую тяжелой и холодной палку, оглянулся на овраг, но старушка, легко ступая по траве, подошла к нему и уперлась в грудь ладошкой.

— Не бойся, он больше тебя не тронет. Иди, куда собрался, время уже позднее. Забирай свою невесту и уводи отсюда. Ее хата вторая с краю, за гумном.

— Откуда вы знаете?..

— Знаю, — в голосе старушки прозвучали печаль и сочувствие. — Владислава моя ученица, почти что дочка, ждет она тебя. Только не задерживайся в деревне, иначе вам не выбраться живыми.

— Ну уж теперь им меня не остановить! — Илья шагнул прочь, оглянулся. — Как тебя звать, бабушка?

— Баба Марья, — ответила старушка и перекрестила его, когда Илья повернулся и побежал к деревне.

Она могла бы и не говорить, где располагается дом Владиславы, сердце само вывело бы Илью, куда надо. Вихрем пролетев деревню, не обращая внимания на останавливающихся и глядящих вслед стариков и старух, он перевел дух только у покосившегося деревянного забора, за которым стоял длинный, серый, угрюмый и какой-то неуютный дом Владиславы. Смеркалось, кое-где в окнах соседних хат уже загорелся свет, но окна этого дома были темными, слепыми, неприветливыми. Дом словно приник к земле в ожидании беды и не желал впускать гостя.

Илья открыл калитку, поискал кнопку звонка вокруг давно не крашенной входной двери, не нашел и хотел уже постучать в нее кулаком, удивляясь своей робости и страху, но не успел. Дверь внезапно распахнулась сама, и на пороге возникло ослепительное видение в тонком ситцевом сарафанчике: бледное трагическое лицо, пунцовые полуоткрытые губы, огромные, светящиеся, полные слез глаза…

Владислава!

— Ты все-таки пришел!.. — выдохнула она.

И разом лопнули оковы страха и сомнения, сжимавшие сердце, пьянящая волна радости, изумления, невыразимого блаженства ударила в голову. Илья подхватил девушку на руки, закружил, прижал к груди горячее, упругое, пахнущее васильками и ромашками тело, внес в сени и жадно поцеловал ее горячие, неумело отвечающие губы — словно припал к живительному источнику и все никак не мог напиться. Потом ее руки обвили его шею, сжали так, что стало трудно дышать. Он засмеялся, поставил ее на пол, снова стал целовать и опомнился лишь тогда, когда открылась дверь из сеней в избу и из темноты раздался чей-то неприятный грозно-раздраженный голос:

— Сейчас же марш на полати, бесстыжая!

Голос был женский, но по-мужски суровый и хриплый.

— А ты убирайся отсюда, шуликун городской! Не то кликну братьев, они живо с тебя шкуру спустят! Зачем в деревню заявился?

Илья хотел ответить, посмотрел на Владиславу, ясно видя ее лицо в темноте, встретил взгляд девушки, взял ее за руку.

— Пойдешь со мной?

— Пойду!

— В доме есть, что тебе дорого, чтобы взять с собой в дорогу?

— Нету, — помотала она головой.