За стенами городов — пустота, где жизнь истёрлась до костей, а следы людей пожрала пыль. Внутри — ловушки из камня и лжи, города, что убаюкивают иллюзией покоя, но не спасают. Двое идут через этот мир: один — тень прошлого, закалённая дорогами, другой — росток, пробивающийся сквозь пепел. Каждый шаг — испытание, каждый взгляд — схватка с тьмой внутри и снаружи. Это история о росте, оплаченном утратой, о мире, где свет — лишь мираж, гаснущий перед неизбежной ночью
Винделор
Глава 1
' Между строками этой книги, где-то в глубине забытой серверной, всё ещё тлеет огонёк машины — слепой архиватор ушедших голосов.
Иногда она шепчет. Иногда помогает сложить предложение.
Но голос, что звучит здесь, — человеческий.
Это история о том, как легко потерять себя.И как трудно — вернуться.'
Серое небо нависло над землёй, будто гроза уже дышала в затылок. За спиной человека тянулся голый лес: деревья, переплетённые ветвями, в тумане казались мрачными тенями. Ещё недавно тут кипела жизнь, утопая в зелени, а теперь всё заросло пожухлой травой. Опавшие листья вперемешку с гниющей травой превратили землю в болото.
Человек в старом, но крепком плаще медленно шагал по заросшему полю. Каждый шаг давался с трудом, словно земля цеплялась за сапоги, не желая отпускать. Ноги будто тонули в невидимой дымке, высасывающей силы. Шаги гулко звучали в тишине, нарушаемой только шорохом травы да редким треском веток.
Он смотрел вдаль, где на горизонте в тумане едва виднелись жутковатые силуэты деревьев. Холод пробирал сквозь плащ, до самых костей. Но слабая искра надежды гнала вперёд: там, среди моря жёлтой травы, угадывалась узкая тропинка.
Мужчина, погружённый в мысли, осторожно пробирался сквозь заросли, будто боялся угодить в трясину. Ветер теребил растрепанные волосы, намекая на бурю. Он знал, что дорога будет тяжёлой, но сейчас это казалось неважным.
Лямки рюкзака врезались в плечи, но он не замечал боли. Всё внимание было на звуках: шорох листвы, далёкое пение птиц. Каждый звук в этом царстве бурьяна и заброшенных троп мог означать опасность. Вода во фляге кончалась, каждый глоток давался с трудом.
Туман начал редеть, и перед Винделором вырос холм с ржавой водонапорной башней на вершине. Её остов, изъеденный временем, торчал из земли, как кость, обглоданная ветром. Когда-то она качала воду для живых, а теперь стояла немым стражем над пустошью. Винделор остановился, сбросил рюкзак на гниющую траву и замер, глядя на башню. Холод лез под плащ, но он не шевелился, будто башня держала его взгляд.
Он провёл рукой по влажному металлу. Пальцы скользнули по ржавчине, оставив бурый след. Когда-то у него был свой маяк, тот, что вёл вперёд. Теперь он утонул в жестокости этого мира. Город, где звучал голос отца, где мать держала его за руку, давно исчез, раздавленный развалинами и криками. Он видел, как огонь пожрал их дом, как тени уводили сестру в ночь. Тогда он был слишком мал, чтобы держать нож, слишком слаб, чтобы бежать за ней. Прошло больше двадцати зим, но память жгла, как раскалённый уголь.
Каждый шаг теперь был долгом: найти их, если от них хоть что-то осталось. Говорили, Чёрное море хранит осколки уцелевших семей. Тех, кому удалось выжить. Надежда, слабая, но живая, всё ещё теплилась в нём.
Он посмотрел на рюкзак, на край плаща, колыхавшийся на ветру. Эта башня чужая, не его. Она вела других, а для него была лишь тенью потерь. Он сжал кулак, кожа натянулась на костяшках. Семья не призрак, а цель, что гнала его через леса и города, через гниль и кровь. Если они живы, если хоть один голос звучит у моря, он их найдёт. А если нет… Он оборвал мысль, как веревку над пропастью.
С трудом повернув ржавый вентиль, он добыл мутную струю воды. Она ударила в ладони, холодная, с запахом железа, смывая ржавчину с пальцев. Он наполнил флягу, плеснул воды на лицо. Капли стекали по щекам, остужая жар внутри. За холмом, за мёртвой деревней, на горизонте проступали очертания города, серые, как шрамы. Он подхватил рюкзак, бросил взгляд на башню. Она стояла недвижно, но в его глазах уже растворялась в тумане.
Он двинулся к ближайшему дому, чьи развалины оплетали кусты и виноград. Каждый шаг по пыльной земле отзывался эхом прошлого. В воздухе витал запах запустения. Заглянув в хижину в надежде найти что-то полезное, он увидел только пыль и обломки мебели. Но на полке заметил старый компас, редкую находку в подобных местах. Покрутив его в руках, он решил, что пригодится в дороге или на обмен. Рядом, под слоем пыли, нашлась жестяная коробка. Внутри лежали патроны, старые, но подходящие к его «Уэлби». «Повезло», подумал он, забирая их. Другие хижины были пусты.
Покидая деревню, Винделор шагнул от последней хижины, и тишину разорвал шорох, резкий, как треск ветки под чужой ногой. Он замер, рука легла на револьвер, взгляд метнулся к теням за домами. Из-за угла, где виноград душил остатки стены, выскользнула собака: тощая, с клочьями бурой шерсти. Её мутные от голода глаза поймали свет солнца. Она замерла, глядя на него. Зубы блеснули в оскале, но зверь не двигался, будто прикидывал его силу.
Винделор напрягся, пальцы сжали холодный металл. Сердце стукнуло, не от страха, а от чего-то, что шевельнулось в памяти. Он знал таких тварей: одиночки не нападают, но стая… Шорох повторился, громче, ближе. Собака дёрнула ушами и метнулась за дом, оставив запах сырости. Тишина повисла, но ненадолго.
Из-за угла вынырнули тени: три, потом пять. Стая вытекла из мрака, низкая, с вздыбленной шерстью. Глаза горели жёлтым в полумраке. Вожак, крупный пёс с рваным ухом, шагнул вперёд. Низкий рык эхом отозвался от стен. Винделор отступил, земля хрустнула под ногами, выдав его. Стая напряглась.
Он не стал ждать. Револьвер вылетел из-под плаща, ствол рванулся к небу. Выстрел разорвал воздух, оглушительный, как гром. Эхо прокатилось над деревней, отразилось от башни. Стая дрогнула. Вожак оскалился, но попятился, уши прижались. Остальные заскулили, растворились в бурьяне. Но одна собака, тощая, с рваными боками, бросилась вперёд, клацнув зубами у сапога. Винделор выхватил нож и полоснул по морде. Зверь взвизгнул, отскочил и, хромая, скрылся в траве. Эти твари были голодны, но уже знали, что с людьми лучше не связываться.