– Я не буду читать. Проверю на ведовство.

Ладно, Мира! Но матушка могла бы и подумать, что с тетрадкой этой можно гадость какую передать. Будто забыла, как Владу книгу с проклятием подсунули!

Дневник был артефактом. Родовым, на крови. Но неопасным для Миры. Владимир видел, как теплая аура, окутывающая страницы, ручейком перетекает Мире на руки, и обратно. Вот если кто чужой в него заглянет, тот, в ком нет крови Загорских, тогда…

Владимир не стал проверять, какое проклятие для чужака хранится в дневнике. И не сказал Мире, что тайн в нем больше, чем чернилами на страницах писано. Успеется.

– Все в порядке. – Он вернул дневник Мире. – Он для тебя написан, верно.

Она так и просидела весь вечер, в одной руке сжимая дневник, а другой начесывая уши коту. Владимир попробовал сесть рядом, но согнать рыжего наглеца не удалось. И вот чем его, Владимира, уши хуже?!

Заниматься дорожными делами пришлось еще два дня. Газетчики угомонились и перестали осаждать матушкин дом, но исключительно потому, что Мира дала интервью. Идея пришла в голову Яру.

– Даже если вы уедете, найдутся те, кто следом увяжется, - сказал он. – Хвост надо рубить.

А Мира согласилась. И рассказала всю правду: почему она сбежала из дома, как жила под чужим именем, отчего теперь не хранит молчание.

Владимир понимал, что сплетников это не остановит, но обществу понадобилось время, чтобы переварить новости, неожиданно получившие подтверждение со стороны Аглаи Ильиничны. Под шумок Владимир, Мира, матушка, Оскар, Еремей и Отрада, выбранная горничной, покинули столицу.

Ехали…

Долго ехали. Лошади свои, загонять их не было смысла. Ехали днем, останавливались на обед в придорожной станции, ехали дальше. Ночевали на станциях же, давая лошадям отдых.

Мира не жаловалась, матушка – тоже. Оскар путешествием определенно наслаждался. Во время остановок он шлялся неизвестно где, но неизменно возвращался к моменту отбытия. С мордой, перемазанной… Владимир надеялся, что женщины не замечают кровь и налипшие перья и шерсть. А чем еще хищнику питаться? Птицами и грызунами, вестимо.

Оскар дураком не был. По возвращении он шмыгал под лавку в экипаже, там вылизывался дочиста, и лишь после этого залезал на колени к Мире. Или к матушке, если Мира была занята чтением.

Дневник матери она, пожалуй, выучила наизусть. Из рук не выпускала. И читала всякий раз, стоило матушке задремать или заняться каким-нибудь рукоделием.

А Владимира Мира игнорировала. Безусловно, они общались. Вежливо, в рамках приличий. Сближения же, на которое рассчитывал Владимир не случилось. Мира держала его на расстоянии. И матушка ей потворствовала. Она Миру ни на секунду не оставляла!

Так что Владимир страдал. Всю дорогу. Молча. Скрытно. Но…

Из документов, что передал отец, о Лукоморье удалось узнать немногое. Границы территории, населенные пункты. Примерная карта местности. Точной, как описал составитель, нет, ибо местность имеет привычку меняться по собственному усмотрению. Или по велению хранительницы. Не глобально, разумеется, но вместо озера может возникнуть болото, вместо холма – овраг, вместо песчаного берега – скалы.

Карты острова Буяна и вовсе нет. Известно только, что на нем растет Мировое дерево. Дуб, судя по описанию некоторых очевидцев.

Или вот… генеалогическое древо хранительниц Лукоморья, за последние триста лет. Что было раньше, сие неведомо. Хотя есть еще переписанные из старинных летописей сказания о возникновении острова Буяна. И вроде как руку к этому приложили двое: Даждьбог и Жива.

Интересно. Даже любопытно. Но никакой практической пользы. Хотя Жива – это неудивительно. И понятно, отчего богиня позаботилась о хранительнице.

Море Владимир почувствовал раньше, чем оно появилось на горизонте. Большая вода всегда ощущалась по-особенному. И ветер нес запах водорослей и рыбы. И кожу словно покалывало иглами.

Они остановились на высоком холме, откуда открывался чудесный вид. Владимир и Мира вышли из экипажа, а матушка отказалась. Проворчала, что насмотрится еще на синие дали.

– Ты… слышишь? – спросила вдруг Мира.

– Ветер поет? – уточнил Владимир.

– Нет. То есть, и ветер тоже. Но… вибрирует. И звенит. И как будто… на гуслях… и колокольчики…

Гуслей Владимир не слышал. Но охотно поверил, что Лукоморье встречает долгожданную хозяйку по-своему. Торжественно. С оркестром.

Глава семнадцатая, в которой Любомира прибывает в Лукоморье

Вид с холма или, скорее, невысокой горы, открывался наикрасивейший. На склоне – лес. Местами зеленый, хвойный. Кое-где еще буро-желтый, с красными крапинками. Частично голый, скинувший листья. В Москве, наверное, снег уже выпал, а тут еще тепло, еще осень. Полоска песчаного берега с редкими черными «зубами»-камнями. И дальше, до самого горизонта – темно-синее море с белыми гребешками волн.