— Представляете, ваше императорское высочество, — не без удовольствия говорил Бенкендорф, — какова была прелюбопытная картина — почти трехаршинный государь-император, яростно выговаривающий министру на три головы ниже. Эдакий немецкий карлик и российский голиаф.

Бенкендорф, как и большая часть высшего русского света того времени, скажем так, и сам был очень относительно русский (остзейский немец), но очень не любил министра иностранных дел. Точнее, ненавидел и презирал его, пусть и сам был русский иностранец.

Но монарх при всем этом весьма привечал Нессельроде и шеф жандармов до поры до времени вынужден был сдерживать свой пыл. Зато в узком кругу, среди своих (а князь Долгорукий был, безусловно, свой), он мог себе позволить не сдерживаться и язвительно шутить.

А сейчас, в конечном счете министр, был схвачен, жестоко обруган и его заставили во всем помогать шефу жандармов. Англичанина же вызвали и подвергли вежливому, но безжалостному допросу.

Увы, — энтузиазм Бенкендорфа увядал на глазах после первого же допроса, — вы оказались, как всегда, абсолютно правы. Не та персона!

Константин Николаевич первоначально и сам видел, что хоть дипломат не очень-то искренен с жандармами, и, скорее всего, и у него рыльце в каком-то пушку, но к именно к этому воровству бриллиантов со скипетра он не имеет никакого отношения.

Джером Стюарт, четвертый граф Ньюкаслский, был действительно профессиональным дипломатом и любителем-самоучкой средневековой истории. За свою почти тридцатилетнюю карьеру, он побывал во многих европейских странах, между делом исследуя памятники Средневековья. В России он занимался этим же и был страшно удивлен, попав под сферу внимания местной жандармерии.

Поначалу он даже откровенно испугался, добровольно-обязательно оказавшись в жандармерии. Но потом, вникнув в суть разговора, на глазах успокоился.

Нет, внешне это, как бы, никак не проявилось. Та же надменность и чопорная речь. Но говорить он стал чаше и свободнее. Явно перестал думать над каждым словом и переживать над своми ответами.

И бог с тобой! Константин Николаевич понимал, что он более, чем не виноват в этом текущем и очень важным для них уголовном деле. А в остальном… что в потаенных шкафах английского дипломата лежит масса скелетов, это естественно и несомненно даже невинному младенцу.

Согласившись на приглашение, приказом это назвать было никак нельзя, графа Бенкендорфа, Константин Николаевич сам пришел даже уже не на допрос, на приватный разговор со Стюартом. Посмотрел на этого англичанина, типичного дипломата Great Britain.

Деятельные, циничные, не оглядывающие ни на какие авторитеты, такие gentleman бодро ковали славу и деньги для Англии в XIXвеке, в ХХ веке они же бессильно наблюдали закат своей страны. А в XXI веке они, пожалуй, уже исчезли за ненадобностью. Бог с ним, пусть пропадает, тут он с ним не враг и не друг.

Великий князь Константин Николаевич равнодушно посмотрел, как этот господин играет на грани кажущегося испуга и четкой доли надменности.

ИГРАЕТ? Впрочем, черт с ним. Актер из погорелого театра. Он ему в данном случае не нужен и точка.

Историей и дипломатией с ним они, разумеется, заниматься не стали. Поговорили о текущей обстановке. Стюарт получил через них августейший выговор, инструкцию как, каким образом и что можно исследовать в России и на сем высокие договаривающие стороны расстались. Как тогда виделось, навсегда.

А у вас как идут дела в Зимнем дворце? — спросил заключении Бенкендорф, — не нужно ли чем помочь?

Дела там у них были у прокурора, то бишь у императора, который на сегодня к вечеру повелел у него быть.

Он не сказал Николаю Павловичу, но в какой-то момент решил ему не подчиняться, ведь дочь императора великая княгиня Мария Николаевна «повелела» (ласково попросила с очаровательно улыбкой) нечто другое. И он сделает только так, как она скажет!

Заговорил о другом, круто сменив тему:

— «Кстати», Александр Христофорович, осмелюсь вас спросить, как будем с Любавиным-2-м?

Любавин-2-ой, блестящий гвардейский капитан, любитель хорошенько выпить и закусить, но безусловно умный, с некоторого времени потихоньку переходил из гвардию в жандармерию. Ибо в гвардии было здорово, но там практически не было карьерного роста. И хотя гвардейцы откровенно презирали своих коллег из силового блока этих лет — как полицейских, так и жандармов. Однако сам, ничего не говоря, склонялся к ним. Поэтому князь Долгорукий был только ЗА, руководители жандармского управления тоже ничего не имели против.