Погрузились в белую, чистенькую «Газель» с синей полосой и надписью сбоку: Дежурная часть ОМВД России по Заводскому району.

«Газелька» будто только с завода и мойки. Псиной, бомжами и перегаром не воняет. Я даже поморщился. Неправильная дежурная машина, белоручка, а не машина. И сиденья без пятен, без следов от грязных ботинок. Следов крови тоже не видно. Для настоящей опергруппы — слишком стерильно.

Кроме нас с Шульгиным внутри сидели ещё двое. Первый — участковый, лицо уставшее, губы сжаты в нитку, взгляд как у человека, которому надоело это всё ещё в классе девятом. Времена поменялись, а служба участковых — нет. Жопа в мыле, шум в висках — как мы ее раньше называли.

Второй — криминалист, полный, в очках, что сползали на кончик носа. Внешность — как у преподавателя математики: неглупая, но слегка растерянная. Очки как у Мавроди, один в один. Только пирамиду бы он точно не создал: добрый слишком, сразу видно. Зато в тонкостях следов, волокон, отпечатков, скорее всего, шарит. Профессор.

Чемоданчик криминалистический у него тоже до неприличия красивый — гладкий, матовый, чистый. Не как раньше — с болтами и разводами. А этот стильный, компактный, как в киношках с Лесли Нильсеном: откроешь — и будто там внутри кнопка для самоуничтожения.

Хотя понятно, что внутри те же пинцеты, рулетка и фотик. Что тут можно изменить? Только упаковка стала поцивильней. Никак не привыкну к этому блестящему пластиковому веку.

За рулём сидел дежурный водила: прапорщик с красными глазами — будто был трое суток без сна, потом выспался, но всё равно не отпустило.

Возраст неопределённый. Старше всех в машине, но бодрячком. Держался, что называется, на автомате, как водится у тех, кто десятки лет крутит баранку по одному маршруту. В мои времена, кстати, в системе МВД прапоров не водилось. Армейское звание. Только в девяносто втором начали вводить. Мы шутили — временно это. Сейчас вот, смотришь, прижились.

— Давай за следаком, потом за собачником, — буркнул Шульгин, отдавая команды прапору.

Пока следака с нами нет — он старший. Закон не писан, а порядок на выездах старый: кто первым в «буханку» прыгнул, тот и командует.

Машина поехала в сторону старой прокуратуры. Ага… Значит, всё по-прежнему: убийствами следаки прокуратуры занимаются, дела ведут.

Подъехали к старому зданию. Каменное, тяжёлое, но знакомое. Сколько раньше по долгу службы здесь бывал. На фасаде обновленные буквы «Прокуратура».

А вот сбоку…

Новое крыльцо, аккуратное. Вывеска гласит: «Следственный комитет Российской Федерации».

Щёлкнуло в голове — да, сейчас в прокуратуре нет следаков. Они отпочковались в СК. Комитет теперь — отдельная лавочка. Новая для меня структура.

Но по сути-то для нас, оперов, ничего не поменялось. Как тянули на себе оперативное сопровождение дел, так и тащим. Установили, задержали, раскололи, доставили, отдали — а дальше пусть бумагу следак марает. А он в пиджачке, в кабинете, с кружкой кофе и взглядом прокурора. Только жулика в жизни не ловил.

Хотя… бывали и другие. Был вот у нас такой Кочубей Иван Васильевич. Настоящий мужик. Следак с большой буквы. Сам выезжал, сам по подъездам шастал, сам крепил. Никаких тебе бумажных поручений от него, мол, привезите, доставьте, найдите. Если надо кого приволочь — сам ловил. Расколоть — тоже не вопрос. Словом, умел и дело свое любил.

Сейчас таких, чувствую, не осталось. Да и раньше-то редкостью были. Посмотрим, что за мужик с нами поедет. Похож будет на Кочубея или нет.

— Седьмой, Берёзовке… — пробубнил прапор, привычно нажав кнопку на рации, вызывая дежурную часть.

— Кхррч… — прошипело, похрипело, и потом отозвался знакомый голос Ляцкого: — На связи Берёзовка.

— На точке. Пусть следователь выходит, — буркнул водитель.

— Звоню, — ответили с другого конца.

Не знаю, сколько звонил Фомич, но следак вышел не сразу. Когда появился — я аж кашлянул. Из подъезда вышла девица — и в ней всё было… слишком… слишком не свое… Губы, грудь — как будто отдельно от тела живут, бёдра — под юбку не влезают. Ресницы — как щётки, длинные. Моргнёт — комара убить может, если близко подлетит. Обвесов больше, чем у пацанов на «десятке» с рынка. Вот такие теперь у нас следователи…

Кочубей, брат… ты бы в обморок хлопнулся. Хорошо, что не видишь.

Мажорчик оживился, как только в поле зрения возникла кукла из СК.

Следачка молодая — будто бы лет двадцать, а может, за тридцать, ну или в крайнем случае — ближе к сорока. Потому что лично я достоверно пока не мог определить пробег. Боевой раскрас скрывал: всё глянцево, выровнено, подсвечено, подтянуто, надуто.

Издалека кажется девчонкой, а ближе присмотришься — та еще фея Крестная.