Волнения начались везде, даже попытки самосуда. Народ летел за решетку десятками, «надевших черное» прятали и вывозили. А потом через неделю бахнуло вообще чудовищная штука — прямо на улицах во всей Японии какие-то типы начали ловить школьников и студентов, насильно запихивая им Снадобье в рот! И оно оказалось отравленным! Люди не становились «надевшими», а умирали за неделю-две!

Вот тогда за головы схватились все. Полиция в отравителей стреляла при малейшем подозрении! Тюрьмы набились людьми! Все задержанные хором утверждали, что да, виноваты, но это должно было быть простое Снадобье!

Шум стоял просто адский, репутация «надевших черное» теперь омрачилась не только ядерным терроризмом, но и массовыми убийствами, только вот один из самых известных и раскрученных типов, сидя перед аудиторией во всю Японию, невозмутимо спрашивает о начальных предпосылках плохого отношения! От такой наглости даже сам Соба рот открыл!

Зрители сами выпали в осадок, им уже должны были дать команду орать хором и в страшном возмущении, но тут это здоровяк нагнулся вперед, глядя прямо в активно работающую камеру, и тоном, снисходительно-заговорщицким, сообщил:

— Ивао Хаттори, Спящий Лис, сам был «надевшим черное». Этот момент, лишь немного освещенный в его видеозаписях, почему-то все упускают. А еще он был гением. А еще…

До вопросов, которыми грозился Карасугару, дело так и не дошло. Шоу, которое должен был вести он, вел, внезапно, другой человек, и вел не так чтобы зажигательно. Зато он говорил вещи, спрашивал вещи, доказывал — так, что было понятно каждому японцу. Каждому, даже затраханной Мичико. Даже она не смогла удержаться, чтобы не задаться вопросом «А с какой стати „надевшие черное“ вдруг устроили такую чернуху? И они ли? Ведь прямых доказательств нет!». А её старый бывший друг с экрана усугублял и усугублял эти сомнения.

Внезапно на захваченную телевизором девушку обрушилось обнаженное мужское тело, оплетая её тонкую (пока что) талию своими руками.

— Соскучилась? — шепнул ей на ухо Денджи.

— Погоди! — нетерпеливо отпихнулась она, не отрываясь от экрана.

Муж, глянув на плоский экран, тут же ревниво нахмурился.

— Он что, тебе нравится?! — сын близкого к Коджима Котару партнера не мог не узнать известное всей Японии лицо когда-то приближенного этой семье человека.

— Да! Когда-то давно! Теперь нет! Посмотри на него, это же машина для убийств! — даже не думая, что говорит, отмахнулась Мичико, — Да слушай же! Слушай, что он говорит!

Слегка успокоенный, но теперь еще и заинтригованный, Денджи Нагаяма и сам начал вслушиваться в слова Акиры Кирью, и оправившегося, но по-прежнему играющего непривычную вторую скрипку Собы Карасугару.

Они еще не знали, что смотрят только на первый страшный удар, который Акира Кирью нанесет по мастерски сплетенной лжи его покойного друга.

— Кира-чан! Сынок! Как ты там?! Как тебя кормят в этой тюрьме?! Тебя никто не обижает?! — динамик телефона взорвался материнской тревогой и помехами далекой связи, шедшей через спутник.

— Ока-сан, — недовольно пробурчал я в трубку, спускаясь по лестнице, — Я не заключенный. Нас просто тут расселили пока что. Все в порядке, ем хорошо. Как вы?

— Ой, как хорошо! Мама очень рада! Мы тут прекрасно! Все просто чудесно! Такао и Эна очень загорели! Папа похудел! А мама у тебя всегда прекрасна!

Семья Кирью, пустившая неглубокие корни в Буэнос Айресе, радостно занималась тем, что тратила деньги на разнокалиберный туризм, прыгая по Южной Америке как заведенные. Сейчас, к примеру, они вновь собирались в Чили, на горный курорт, по крайней мере так передали мне по телефону, а значит, в Чили их точно не будет. Я лишь хмыкал, кивая, — после того, как раскусили отца, пытавшегося держать в секрете от семьи необходимость «потеряться», эффективность скрытности моих родных повысилась в разы. Ацуко Кирью сама не знала, куда захочет завтра.

Хоть здесь нет проблем.

На выходе из тюрьмы, где я и еще несколько десятков «надевших черное» квартировали последний месяц, меня ждал автомобиль, за рулем которого сидел очень хмурый человек. Старший инспектор Специального Комитета, Сакаки Эйчиро.

Молча мы с ним ехали недолго.

— И вот что? — хрипло пробормотал вцепившийся в руль старик, — Чего ты добился, Кирью? Четыре месяца назад ты мог бы начать заниматься тем же самым, чем занимаешься сейчас! Четыре месяца! Знаешь, я бы промолчал, если бы это дерьмовая ситуация не была твоей личной инициативой! Ты бы мог груду всего сделать за эти четыре месяца, парень!

— Вы правы, — кивнул я, с удовольствием рассматривая машины, прохожих, деревья, и вообще все, непохожее на экран монитора, тюремные стены или еще менее интересные стены орбитальной космической станции, — Но не совсем.

— Уж просвети меня, — язвил водитель, — Минут двадцать у нас еще есть!

— Да всё очевидно же, Сакаки-сан, — я подпустил в голос немного недоумения, — Заниматься попытками обеления «надевших черное», простите за тавтологию, под знаменем Специального Комитета… снова простите, не удержался. Под знаменем японского филиала Специального Комитета, потому что от вас мало что не отказался весь мир после ядерного взрыва… занятие безнадежное и малоперспективное. Особенно для меня. Я же ваш выкормыш, можно сказать, а значит, замазан, даже не замазавшись. Зато теперь, с помощью тех, у кого есть связи, ресурсы и, что куда важнее, медиа-возможности, мы можем реально воздействовать на ситуацию. Мы, Сакаки-сан, понимаете? Я и Специальный Комитет Японии. Как равные партнеры.