– Ставь закорючку свою, и начнем, – холодно оборвал его Гектор. – И запомни, пацан: интереса ты пока представляешь около нуля. Тем более для моей жены. Что ты и кто ты – еще полная неопределенность. И дело твое – хмарь, Химура Кэнсин. Мы просто идем навстречу просьбе нашего друга Сени. Он за тебя активно хлопотал.

Симура покосился на Блистанова, подписал настоящей фамилией с паспортными данными все экземпляры договора. Гектор проверил и убрал их в папку.

– Продолжаем разговор, – объявил он. И положил кусок тростникового сахара в чашку мятного капучино Кати (официант принес заказ), словно передавая ей инициативу.

– Вы живете по-прежнему в Кукуеве? – спросила Катя Симуру.

– Нет. Я вообще туда не ездил после гибели отца. Я в Москве.

– С вашей мамой?

– С теткой.

– Сестрой матери? – уточнила Катя.

– Троюродной – отца. Точнее, раньше жил у нее. Когда в школе учился. Но я и тогда почти все время проводил в школе-интернате.

– Специнтернате? – Гектор попробовал свой двойной эспрессо.

– Нет. Частная платная школа-интернат. С кампусом. Я учился в математическом классе. И жил в интернате почти постоянно. К тете наведывался лишь на каникулы, да и то нечасто, у нас в школе постоянно организовывали поездки. На экскурсии и математические олимпиады.

– После школы-интерната вы чем занялись? – Катя ощутила возрастающий интерес.

– Поступил на мехмат МГУ, – безразлично ответил Симура. – По результатам олимпиады меня отобрали на бюджет. Я ЕГЭ сдал полностью еще в десятом классе. Экстерном. Тетка мне заявила: сам крутись, деньги все ушли на оплату частной школы. Университет не потянуть. Но я сам поступил.

– А сейчас? – Катя все более изумлялась: ну и ну!

– Меня руководство факультета решило зачислить в магистратуру. Кафедра теории чисел. – В интонации Симуры вновь слышалось полное безразличие. – Но я еще не решил. У меня личные обстоятельства изменились. Они даже мне дали время подумать до конца октября. Хотят меня туда взять.

– Кафедра теории чисел… Ты у нас математический гений? – усмехнулся Гектор.

– Чистая математика мне всегда давалась легко, я ею занят и увлечен, – ответил ему Симура. – Когда мы жили в Кукуеве, я учился в школе в Тарусе. Но уже тогда отец подумывал меня отдать в математическую школу в Москве, ему учителя советовали из-за моих способностей. Но он не успел. Тетка за него постаралась.

– В Кукуеве остались ваши родственники? – продолжила Катя.

– Мать там живет. Бабушка – ее мать.

– Вы поддерживаете с ними отношения?

– С матерью виделся раза три – еще школьником и потом, после совершеннолетия. – Симура начал отвечать совсем вяло, словно нехотя. – И с бабкой тоже раза три-четыре. Уже в старших классах и в универе. Она наведывается в Москву. Останавливается в отелях. Приезжала ко мне в МГУ.

– Вы жили в студенческом общежитии?

– У меня своя студия однокомнатная. Отец мне оставил в наследство. В Москве квартиры покупал и записал все на мое имя, не на мать. Я живу в доме, где старая сцена театра Фоменко.

– Студия на Кутузовском проспекте? Окнами на Москва-Сити? – Гектор скрестил руки на груди.

– Верхний этаж. И сплошные шишки в соседях, – ответил спокойно Симура. – Словно в вашем Серебряном Бору. Я на байке в природный парк-заповедник сейчас даже въехать не мог, запрещено. Пропуска лишь у тех счастливчиков, кто здесь живет. Сербор закрыли, запечатали. Шел сюда – сплошные заборы до неба, поместья. Гектары леса. Байк я на стоянке приткнул.

– На парковке у КПП самокаты напрокат и велики, бери – рассекай, – в тон ему ответил Гектор. – Сеню на тачке его пропустили по корочке полицейской. Итак, покойный фатер приобрел на твое имя студию окнами на Москва-Сити?

– Он немало покупал всего… – Симура отвернулся, разглядывая «Дом 43».

– Ваш отец был богат? – вновь уточнила Катя.

– А мы думали, он пахарь деревенский. В Кукуеве. – Гектор допил эспрессо.

– Валяй – рассказывай, – буркнул молчавший доселе Арсений Блистанов. – Выкладывай всю информацию.

– Они с компаньоном владели предприятием и складами на пристани. И еще цехом по производству упаковки. И молочную ферму отец имел уже отдельно от компаньона. Сейчас ничего не осталось. Ферма, предприятие, склады уплыли от меня сразу после его гибели. Цех позже у компаньона отца выкупила или отжала бабка. Она и сейчас им распоряжается. Мать… она пьет. Лежала в рехабе. Совсем деградировала ментально. – Симура перечислял снова нехотя. – Тетка – сестра отца… она бездельница, рисует от скуки, театралка, раньше много ездила за границу, пока я учился в интернате. Им всем, в общем-то, всегда было на меня плевать. Они меня избегали. Наверное, считали убийцей.

– Но ваша тетя забрала вас к себе в Москву из Кукуева, – напомнила Катя.

– В глаза она мне всегда твердила: «Никогда тебя не обвиню в смерти брата». Но мы редко с ней вообще об этом разговаривали. Она меня сбагрила в частную школу-интернат. Неделями мне не звонила по мобиле даже, когда я учился. А сейчас она живет своей жизнью.

– Она являлась вашим опекуном и законным представителем в детстве? – задала Катя новый важный вопрос.

– Ага.

– А мать, бабушка? Они отказались от вас?