Справившись с собой, Татьяна увела Дмитрия в кабинет, открыла сейф в тумбе стола и отдала ему папку «Дима».

— Возьмите. Давно вас дожидается…

На самом деле отдать папку она решила пять минут назад и сейчас начала вслед за Дмитрием на память перечитывать узнаваемое даже издали, по внешнему виду бумаги. Первой лежала записка в политуправление: "…появление на свет Дмитрия могло быть результатом адюльтера моей жены Ирины и контр-адмирала Савельева.. "

А вот жалоба неверной жены, тоже в ПУР: «…препятствует желанию усыновить нашего общего сына Дмитрия моим нынешним супругом.., не отдает свидетельство о рождении ребенка…» Свидетельство о рождении так и лежало, забытое, в стенном шкафу за пачками стирального порошка. Татьяна подумала, что надо сжечь его сегодня же ночью, и еще ей пришло в голову, что «нашего общего сына» в ряду с именами двух мужей Димкиной матери звучит сомнительно: чьего «нашего», «нашего» с кем — со Змеем или с адмиралом Савельевым? Наконец, и сам Змей называл Дмитрия только по имени, а сыном — единственный раз, в отпечатанном на компьютере завещании, от которого Татьяна давно избавилась. Без этого завещания (не подписанного, в который раз успокоила свою совесть Татьяна) картина складывалась вполне определенная…

— Дима, за пять лет я слышала от него ваше имя раза два-три, и это были не специальные разговоры о вас, а обмолвки: «Поднимаемся на сопку, а я Димку тащил, весь взмок», — и прочее в том же духе, — честно сказала Татьяна. — А недавно, на своем юбилее, он помирился с адмиралом Савельевым…

— Знаю, отец мне рассказывал… — вставил Дмитрий и осекся.

Продолжать не имело смысла — он сам проговорился, что считает своим отцом Савельева. Но Татьяне хотелось расставить все точки над "i".

— Он всегда неплохо зарабатывал на переводах, — начала она издалека, — но зарабатывать много начал только при мне. Это я подбила его написать первый боевик. Вы себе не представляете, как он сопротивлялся, кричал, что в его возрасте нельзя разменивать жизнь на пустяки. Но с первых же страниц увидел, что получается хорошо, непохоже на других, и стал передо мной же хвастаться моей идеей. Я перепечатывала все его романы о Морском Змее и помню наизусть целые страницы. Я пережила с Володей его второй инфаркт и операцию, возила его в инвалидной коляске и печатала под диктовку. А когда в семье появился «Мерседес», дача и все такое, Володины дальние родственники вдруг стали самыми близкими. Разыгрывались безобразные сцены… — Она хотела назвать Игоря по имени, но передумала. — ..Один человек упорно выцыганивал у него гараж, Володя кричал: «Я еще живой, не хорони меня!» — а этот человек все равно тупо доставал его разговорами о гараже. Он сейчас и меня достает .

Сидя за компьютером, на месте, которое считалось «писательским», хотя чаще здесь работала она, Татьяна через стол наклонилась к Дмитрию. А вот он, сам не подозревая об этом, выбрал настоящее место Змея — высокий жесткий стул, с которого было удобно вставать со Змеевыми больными ногами. «Все равно не похож», — самым убедительным тоном сказала себе Татьяна и продолжала:

— Конечно, Володя мечтал о наследнике. Я была беременна, ребенок погиб. И вдруг Володя впервые заговорил о сыне. О вас. — Здесь Татьяна передернула, поменяла события местами, но не сомневалась, что, по сути, говорит правду. — Случайно я узнаю, что Володя помирился с вашим отцом. — «Отца» Дмитрий проглотил спокойно, и не подумав спорить. — Причем его напоили так, что потом у него был сердечный приступ, и бросили. Домой его привез фактически посторонний человек — Викин муж. Разговоры о вас начались после этой пьянки. Я подумала: вот еще один искатель наследства.

Дмитрий вспыхнул:

— Разве я когда-нибудь заявлял свои права?!

— Понятия не имею, — обезоруживающе призналась Татьяна. — Я знаю только, что у нас с вами сейчас первый разговор на эту тему. Извините, но, судя по жалобам вашей матери в политуправление, — Татьяна кивнула на папку в руках Дмитрия, — она умеет добиваться своего. В советское время жена офицера изменяет ему и ухитряется повернуть дело так, что у обманутого мужа рушится карьера, он вообще уезжает, а человек, наставивший ему рога, дослуживается до адмирала! Теперь вопрос: когда ваша мать сказала вам, что вы сын писателя Кадышева? Можете не отвечать — я и так знаю, что это случилось не раньше, чем писатель Кадышев стал Морским Змеем, обеспеченным человеком!

— Спасибо, теперь я понял все, — вздохнул Дмитрий. — Действительно, эти разговоры начала мать, и совсем недавно. Отец очень переживал, ревновал меня к Владимиру Ивановичу. А я Владимира Ивановича почти не помню: сначала я был маленький, потом он служил за границей, а когда вернулся, у меня уже был другой отец…

Дмитрий встал с папкой в руках. Татьяна лихорадочно вспоминала, с какими словами отдала ему папку: «возьмите» или «посмотрите»?.. Точно — «возьмите»! Показала благородство: я, мол, вам доверяю. А отдавать нельзя!

Там же записка, что Змей не считает его родным сыном или, во всяком случае, сомневается. Сейчас у Дмитрия тоже благородство взыграло, а вернется домой — мать уничтожит записку и заставит его судиться из-за наследства!

Дмитрий заметил Татьянин взгляд, слепо упершийся в папку, положил ее на стол и молча вышел.

Конечно, Татьяна проводила его семейство, и Дмитрий опять поцеловал ей руку. Закрыв за ними дверь, она подумала, что он точно не сын Змея: ни по внешности, ни по характеру.

Гости между тем расходились. Как это водится, засобирались все сразу, а Татьяне нужно было уединиться с каждым, чтобы всем назвать разную стоимость дачи.

Игоря она отсекла сразу: многозначительно шепнула:

«Останься!» — и змееплемяш развалился в кресле, воображая, наверное, невесть что.

Сохадзе перехватила у двери туалета, затащила на кухню «посоветоваться» и между прочим выложила контрольные цифры', дача пятьсот пятьдесят тысяч долларов, задаток — сто пятьдесят. Издатель-бабник сучил ногами и слушал невнимательно. «Обидевшись», Татьяна отпустила его: мол, позвоню завтра, а сейчас ты пьяный и все равно ничего путного не посоветуешь. Сохадзе пулей кинулся в туалет.