В конце концов она при поддержке отца отняла у него патроны — набралась целая наволочка от подушки, потому что ружей было много.

Под утро все разнервничались. Отец уселся у круглого оконца, выходившего на дорожку. Там через два на третий светили дежурные фонари, и он хоть что-то видел.

Сашка с другого конца чердака смотрел на Змеево стрельбище, где не было видно ни зги, только иногда мелькали фары на далеком шоссе. А Татьяна, оставшаяся не у дел, бегала от брата к отцу и нервничала сильнее всех. Когда она в сотый раз спросила, договорился ли Сашка с милиционерами, тот понял, что простым «договорился» от сестрицы не отделаешься, и в доказательство стал звонить в милицию по сотовому. Что-то у него не получалось.

— Ты когда перезаряжала аккумулятор? — изменившимся голосом спросил Сашка.

Аккумулятор перезаряжал еще Змей, но после его смерти Татьяна почти не пользовалась этим телефоном, а сегодня перед выездом из дома проверила — все в порядке, кнопочки светились.

— Дай сюда, ты не умеешь. — Она отобрала у Сашки трубку.

Кнопочки по-прежнему светились, в трубке тилиликало, но, помимо этих игрушечных звуков, ничего не было слышно. Татьяна попыталась дозвониться не в местный отдел, а по «02», потом на сотовый Сохадзе, рассудив, что между двумя сотовыми связь, может быть, лучше, — все без толку.

— Поздравляю, — сказал Сашка. — Менты ждут моего звонка, а так обещали заехать на всякий случай часам к одиннадцати… Не мучай аппарат, лучше спрячь к телу — может, отогреется.

Татьяна сунула промерзшую трубку на живот, под кофточку, и уселась на свой матрац у кофеварки. Сашка и отец дипломатично молчали, но от этого она еще сильнее чувствовала свою вину. Может, все-таки отогреется?..

— Ну, кажется, дождались, — с непонятным Татьяне облегчением сообщил брат. — Фары остановились и погасли. Черт, не подумали — кофе же пахнет!

Не успела Татьяна ничего сообразить, как брат подбежал, схватил кофеварку и, открыв окошко, утопил ее в глубоком сугробе на козырьке крыши, а потом еще присыпал снегом.

— Открой свое окошко, — сказал он отцу, — пускай сквознячком протянет. Ничего, мороз любые запахи убивает моментально.

Татьяну хлестнуло по щекам ледяным ветром. Надо же — «кофе пахнет»! Да она бы сроду до такого не додумалась. Хотя, как знать, ведь обнюхивала же исподтишка Змееву тельняшку, когда муж поздно домой приходил.

Нет, все-таки на запах духов соперницы любая женщина сразу делает стойку, а сообразить, что тебя может выдать запах кофе, — это уже по-мужски… Бог знает о чем думаешь, оборвала себя Татьяна. Сашка стоял над ней, черный на фоне чуть светившегося окошка, грея под распахнутым пальто барабан слоновьего ружья.

— Отдай патроны! Теперь уже не до хорошего, защищаться нужно.

— Отдам, если полезут на чердак, — заупрямилась Татьяна. — Подумай о мальчиках. Навоюешь себе срок, и станут они из детей майора детьми зека.

Сашка присвистнул от удивления:

— Ничего себе! Значит, всякая сволочь будет шарить в твоем доме, а я — сиди на чердаке, дожидайся, пока они уйдут?!

— А ты хочешь сам их задержать? Вот поэтому, Саша, я и не даю тебе патроны, — отрезала Татьяна. — Лучше сиди тихо, а там видно будет. Может, милиция заедет пораньше, а может, это вообще не их машина. Мало ли, кто и зачем остановился на дороге.

Сашка вернулся к своему окну и почти сразу же сообщил:

— Это их машина. Идут. Четверо!

Рэкетиры вошли через черный ход, ни на минуту не задержавшись с замками. Значит, имели ключи. Кто же все-таки эта гадина, которая им даже ключи сделала?!

На чердаке, как в деке великанской гитары, отзывался каждый звук снизу. Кто-то затопал, обивая снеге ботинок, знакомый голос Есаула приказал:

— Всем обмести ноги! А то придут, увидят лужи раньше времени.

Для Татьяны такая театральная акустика была полной неожиданностью: из своей комнаты на втором этаже она не слышала даже громких разговоров снизу. Звук шел из вентиляционного короба. А она еще удивлялась, что вытяжка на кухне без вентилятора, но тянет так, что пар из кастрюль винтом уходит в отдушину.

Вот голос верзилы (Шишкин называл его кличку.

Живот? Нет, Брюхо!):

— Ша, братва! Кофе пахнет, и фонари горят во дворе!

— Фонари всегда горят, от воров, — успокоил его Есаул. — А кофе — это, наверное, со вчерашнего дня.

Сходи, пощупай на всякий случай плиту.

Брюхо громыхнул кухонной табуреткой и крикнул:

— Холодная! — Ну вот, — довольным голосом сказал Есаул, — какой кофе, если плита холодная. Я же говорил: все в городе, поминки справляют… Ладно, посидите на кухне, а я по комнатам пройду.