Шрифт:
58.
Палыч воодушевленно дернул за согнутый крюком болт, заменявший в слесарке дверную ручку.
– - Мужуки, бля, живем!
– - грохнул он дном бутыли о табурет, -- пять литров чачи, это вам не денатурат хлюпать!
Никто не отозвался. Палыч огляделся. Борька деловито протирал ветошью станину. У стойки с фрезами с отчаянным лицом стоял Митяй, перебегая взглядом с Борьки на сидящего на полу Вадима.
– - Вадим, -- начал Митя неуверенно, -- я же не знал, я просто попросил Бориса наладить мандрел.
– - Ты еще на колени встань, да лбом побейся перед говнюком!
– - сказал Борька зло, -- нехер собственность разбазаривать!
Тут Палыч заметил на полу перед Вадимом раскуроченный вдупель центральный узел. Болты были погнуты, выдернуты с корнем, некоторые перекушены пополам.
– - А то, млять, повадился разбазаривать, -- процедил Борька сквозь зубы -- науке надо аппарат налаживать, а он - пружины пиздить!
– - Зачем ломать-то было, -- чуть не плача, пробормотал Вадим, -- где я теперь болтов найду...
– - Ешшо я об этой тряхомудине думать буду, -- продолжал Борька сквозь зубы, -- Левша нашелся, умнее других, туда же, собственность разбазаривать!
– - Так ты сам нержавейку берешь на ножи, и текстолит...
– - опрометчиво начал было Вадим, но Борька оборвал его резко:
– - Слыхали пидора, а? Я, что ли, аппарат разкурочил? Я!? Ножи, говоришь? А кто спирт жрал за ножи, а? С твоего кубона много тебе налили? Или нальют?
– - Борь, ты того, не очень, -- миролюбиво протянул Палыч, -- гляди, я чачу принес, счас нальем, а Вадя, он того, он ничего, смирный, людей не трогает.
Борька взорвался: -- Да пусть тронет, вот ужо порадуюсь, уебу макаку разводным! А то плохо ему с народом, в академики намылился, а сам добро разбазаривает. А ты, старый, не лезь, а то и тебе перепадет.
Он вдруг замолк, оглядывая Палыча.
– - Ты чего, старый, вырос что-ли? Приосанился, гляжу... Ёд-бегемот, боты-то где такие спер? Тоже в цеху стыдно, как этому мозгатому, прикинуться решил, старый?
– - А с рынка ботинки, с рынка, -- самодовольно начал Палыч, покачиваясь на семисантиметровых каблуках, -- старые, видать ктой-то выкинул.
– - Ну ты, старый, сказанул, как в лужу пернул! Кто ж такие выкинет?
Митя перевел взгляд с плачущего Вадима на нижние конечности Палыча. Из-под замызганых, неопределенного цвета рабочих штанов виднелись атласные носы дорогих югославских сапог.
– - Палыч, -- сказал он, -- это же малининские ботинки, они радиоактивные, из Чернобыля, на них тройная доза!
Борька отскочил, побледнев:
– - Ты что, пижон старый, -- зашипел он,
– - догробить меня хочешь? Ты что, забыл, я свое на Диксоне хватанул под завязку! А ну вали отседа! Шоб я тебя долго искал! Озверел совсем, мерин. И нехер их сымать, за воротами сымешь! Ты слыхал, что сказано? Изчезни, бля, навсегда!
Он пихнул Палыча в сторону двери. Тот выбежал, спотыкаясь. Воцарилась тишина.
– - Отчего ты, Боря, злой такой?
– - тихо спросил Митя, -- нечеловечески.
– - А я и не человек вовсе, -- ухмыльнувшись, ответил тот.
– - А кто?
– - Мутант радиоактивный.
59.
Монтировка звизгнула краем о последний гвозь, крышка слетела в сторону. Под ней одна к другой плотно жались мороженные куриные части.
– - Чего там, чего?
– - забеспокоилась очередь, -- крылья советов?
– - Неа, ножки Буша, -- весело отозвался Кожевников, -- продукт мериканский, ренгенов на ем нету.
Крупными руками поднял он над головой сорокапятикилограммовый ледяной параллелепипед, и - поберегись дамы!
– с резким хряком обрушил его на гривастую макушку подвернувшегося железобетонного льва. Короткой очередью стегнули по стене ляжки мичиганских бройлеров, поблескивая на солнце кристалликами льда.
Саша поглядел с минуту на Кожевникова, ползающего под стеной в поисках империалистических ляжек, и пошел прочь.
Денег не было.
60.
– - Непральна гришь, ет те не исскусьво, живописать... Себя када в ем до хренишша, ет те не тово. Слисском списифисськи. Исскусьво ано тада исскусьво, када преть куда натура мамушка. Ет я, тыкскыть, на собссном опыте...
– - Как же, как же, Андромедушка, -- возразил Феликс, улыбаясь в усы, -если себя в картину не вкладывать, мертво будет. Замогильно.
– - Шоловек есь стремленье направлення!
– - запальчиво парировал Комарьев, -- Есь движенье к коннецу. Ентропея, брат, упадка не допущает! Усе вертается откеда выйшло, к покойсвию. Знайчить, обнижать надыть привнесеннаи, обвышать недвиженнось.