Близка в такие дни волна небытия, И пет в моей душе ни дерзости, ни веры. Мечте не унестись в живительные сферы, Несмело, как сквозь сон, стихи слагаю я.

Мне снится прошлое. В виденьях полусонных Встает забытый мир и дней, и слов, и лиц. Есть много светлых дум, погибших, погребенных, —

Как странно вновь стоять у темных их гробниц И мертвых заклинать безумными словами! О тени прошлого, как властны вы над нами!

Апрель 1898 Вила Я тебе скажу, мой милый, Что над нами веют силы: Властны в смене впечатлений Духи, демоны и тени.

Ведь душа людей – родник, Где глядится каждый миг Неизменно новый лик, Странен, волен и велик.

Образ женский недоступный, Призрак дьявольский преступный, Старца взор невозмутимый, Ведьмы, эльфы, херувимы.

Днем вы слепнете вполне, Смутно грезите во сне. Жизнь – как отблеск на волне, Нет волненья в глубине.

И в тиши, всегда бесстрастной, Тайне мира сопричастной, Властны в смене отражений Духи, демоны и тени.

17 августа 1899 Звезда морей La mer sur qui prie La vierge Marie. P. Verlaine[286] И нам показалось: мы близко от цели. Вдруг свет погас, И вздрогнул корабль, и пучины взревели… Наш пробил час.

И был я проклятием богу исполнен, Упав за борт, И три дня носился по пенистым волнам, Упрям и горд.

Но в миг, как свершались пути роковые Судьбы моей, В сияньи предстала мне Дева Мария, Звезда морей.

30 августа 1897 К металлам Золото, убранство тайного ковчега, Где хранят издревле благостные мощи, Золото, добыча хищного набега, Золото, ты символ сладострастной мощи, И в твоем сверканьи медленная нега.

Серебро сияет тихо на иконе, Мученице юной покрывает плечи, Серебро так ясно в перелетном звоне, Голос серебристый мне звучал предтечей Прежде недоступных сладостных гармоний.

И люблю я бронзу: сумрачные тени Томной баядерки в роскоши вечерней. В твердости изгибов столько легкой лени, Отблески так чисты на холодной черни! Да, люблю я в бронзе тайну отражений.

Но не эти тени дороги в металле! Не сравню их блестки я с кинжальным блеском! Змеи резких молний быстро засверкали, Я прильнул, ревнивый, к белым занавескам… Ты – моя надежда, мщенье верной стали!

29 августа 1899 За пределами сказок Они сошлись в дубраве дикой, Они столкнулись в летний день, Где луг, поросший повиликой, Огородила сосен тень.

Она, смеясь, в притворном страхе, На мягкий мох упала вдруг; Любовь и страсть была в размахе Высоко приподнятых рук.

Он к ней припал с веселым криком, В борьбе порвал ей волоса… Пронзительно в молчаньи диком Их раздавались голоса.

29 августа 1899 Случайности Я верю всегдашним случайностям, Слежу, любопытствуя, миги. Так сладко довериться крайностям, Вертепы менять на вериги.

Раздумья свободно качаются, Покорны и рады мгновенью; И жизнями жизни сменяются… Действительность кажется тенью.

Я быть не желаю властителем Судьбы, подчинившейся мере. Иду я по звездным обителям, Вскрывая безвестные двери.

Все дни направляются случаем, — Могу упиваться я всеми, — И ночи подобны созвучиям В одной беспредельной поэме.

1–3 сентября 1900 Дачи осенью Люблю в осенний день несмелый Листвы сквозящей слушать плач, Вступая в мир осиротелый Пустынных и закрытых дач.

Забиты досками террасы, И взор оконных стекол слеп, В садах разломаны прикрасы, Лишь погреб приоткрыт, как склеп.

Смотрю я в парки дач соседних, Вот листья ветром взметены, И трепеты стрекоз последних, Как смерть вещающие сны.

Я верю: в дни, когда всецело Наш мир приветит свой конец, Так в сон столицы опустелой Войдет неведомый пришлец.

8 сентября 1900 Песня Мне поется у колодца, Позабыт кувшин. Голос громко раздается В глубине долин.

Приходи, мой друг желанный! Вот тебя я жду. Травы – одр благоуханный, В скалах грот найду.

Нет, никто, никто доныне Не ласкал меня! Грудь и плечи, как святыни, Охраняла я.

День настал. Иди, желанный! Кто ты – знает бог! Травы – одр благоуханный, Мягок серый мох.

Оплету, вот так, я руки, — Спи между грудей. Вечер. Гаснут, гаснут звуки. Где ты, сын полей?

Жду кого-то у колодца; Позабыт кувшин; Песня громко отдается В тишине долин.

Апрель 1900 Папоротник Предвечерний час объемлет Окружающий орешник. Чутко папоротник дремлет, Где-то крикнул пересмешник.

В этих листьях слишком внешних, В их точеном очертаньи, Что-то есть миров нездешних… Стал я в странном содроганьи,