И что Кратов определенно душу бы заложил за стопку бумаги и что-нибудь пишущее…

Когда он, донельзя расстроенный, в очередной раз выкатил на экран хронологию Древнего Отлива, его снова позвала Озма. На сей раз голосок ее лишен был прежней бодрости и казался скорее испуганным. Предупредительно косясь в сторону, Кратов явился на зов.

Ему сразу же пришлось отбросить излишнюю скромность.

Озма сидела скорчившись на краю бассейна с полупустым флаконом в руке, а вся голова ее, лицо и частично плечи были облеплены мутно-зеленой тиной самого отвратительного вида. Другой рукой женщина пыталась отодрать с себя эту дрянь, но липкие тенета лишь тянулись от головы к пальцам, не желая отдавать добычи…

– Матерь божья! – только и вымолвил Кратов и кинулся на помощь.

Он сразу же вляпался по самые локти.

– Я взяла один флакон, – причитала Озма. – Там оказался какой-то жидкий крем. В другом – эмульсия, вроде мыла. А в этом… я думала, это шампунь!

Кратов тихонько, сквозь зубы, сквернословил. Его стараниями Озма быстро превратилась в мерзкий зеленый кокон, из которого торчали озябшие ноги и доносилось сдавленное всхлипывание. Ситуация принимала скверный оборот.

Оставалось последнее средство.

– Я позову на помощь. Хотя бы этого… геургута Юзванда.

– Не-е-ет! – завопила Озма.

– Ну, хорошо, хорошо, – обреченно пообещал он. – Сейчас найду что-нибудь твердое, буду отскребать.

– У меня в комбинезоне… – прохныкала Озма.

– Где ваш комбинезон?

– Не зна-а-ю!

Озмины одежды были небрежно скомканы и брошены под порогом. Потеряв минут пять на то, чтобы оттереть руки полотенцем (на белом, похрустывающем от чистоты полотне был заботливо вышит дремлющий палевый зверек с прижатыми голыми ушами и нежно-розовым пятачком вместо носа), Кратов в огромной спешке обшарил бесчисленные карманы, где обнаружил: зеркальце в перламутровой оправе; два кристаллика с записями; помятую капсулку с двумя сигаретами «Фата Моргана»; клочок бумаги, на котором латинскими каракулями начертано было: «12–30, Фердинанд» («Рандеву накрылось, Ферди», – не без злорадства подумал Кратов); облепленное мелким мусором розовое драже – судя по всему, транквилизатор «Солнце в тумане»; кусочек нирритийского янтаря с едва различимой веточкой реликтовой водоросли внутри – судя по тому, что знал Кратов, огромная редкость, запрещенная к вывозу с Эльдорадо без специального разрешения тамошнего Магистрата; и, наконец, настоящее керамическое стило с практически неизрасходованным пишущим элементом. Очевидно, именно его как самый подходящий для отскребания зеленой тины предмет и имела в виду Озма. «Ну нет, – подумал Кратов. – Только через мой труп! Этому мы найдем более подобающее применение…»

На цыпочках, чтобы не насторожить Озму – впрочем, та слишком увлечена была своим несчастьем, чтобы прислушиваться к его шагам, – он вернулся в большую комнату и бросился к видеосету.

– Здесь младший геургуг Юзванд, – услышал он знакомый скрежет и увидел уменьшенную до размеров ладони апельсиновую физиономию с привычным напыщенным выражением. Похоже, младший геургут в любое время суток пребывал в постоянной боевой готовности.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал Кратов и вкратце, опуская живописные подробности, описал суть проблемы.

– Дикари, – спокойно констатировал Юзванд. – Этлауки, одно слово. Ни малейшего представления о гигиене. То, что ваша самка опрокинула себе на голову, есть средство для массажа, а не для очистки волос. Если вы желаете придать волосам первородный блеск, так и возьмите флакон желтого цвета. Вы что, цветов не различаете?!

– Перестаньте нести чушь, – прервал его издевательства Кратов. – Я не эхайн, и никто не объяснил мне определяющее значение цветов в вашей гигиенической гамме. Лучше вернитесь к исполнению служебного долга. Геобкихф Эограпп говорила, что ваше предназначение на этом свете – разрешать наши затруднения, а не иронизировать над промашками!

– Этлауки, – повторил Юзванд, хотя и с меньшим сарказмом. – Делайте так: возьмите сосуд с дорадхом…

– Какого цвета? – быстро спросил Кратов.

– Причем здесь цвет?! – рявкнул Юзванд. – Дорадхи содержатся в прозрачных сосудах!

– Содержатся? – опешил Кратов.

– Разумеется! И с большой заботой, заметьте! А если их содержать в цветных либо непрозрачных сосудах, они могут захиреть или вовсе погибнуть от недостатка впечатлений.

– Это какое-то растение? – осторожно уточнил Кратов.

– Дорадх, – с наслаждением сказал Юзванд, – это животное.

– Животное, – сказал Кратов. – Прекрасно. Специальное гигиеническое животное для массажа. И где же в этом помещении устроен зверинец?

– Там же, где и прочие гигиенические средства, – передернул плечами тот. – Неужели трудно было заметить?

– Выслушайте меня чрезвычайно внимательно, младший геургут, – теперь пришел черед Кратову напитать свой голос ядом лернейской гидры. – Не то простым небрежением, не то сознательно, однако же вы упустили снабдить своих пленников в ранге высоких гостей предметами первой необходимости, как-то: бумага, дорадх… Чем допустили открытое и злокозненное бесчинство по отношению к воле своего руководства.

«Язык можно свихнуть», – подумал он, окончательно запутавшись и возмущенной паузой прервав замысловатый период на полуслове.

Лицо эхайна между тем приобрело кирпичный оттенок.

– Вы хотите сказать, что там нет сосуда с дорадхом?! – потерянно спросил он.

– Ни даже малейших его признаков!

– Драд-двегорш… – прошептал Юзванд. – Сейчас я прибуду к вам. Через сто двадцать ударов сердца…

Видеосет отключился.

– То-то же, – удовлетворенно сказал Кратов. – А то… ишь… разболтались!