Мятеж 1566 г. казался annus mirabilis («годом чудес») из-за необычайной скорости и радикальности развития событий. Это поистине один из величайших революционных годов европейской истории, потрясение, вполне сопоставимое с тем, что произошло в 1419 г. в Богемии, в 1520 г. в Германии, даже в 1640 г. в Англии, а то и в 1789 г. во Франции. По сути, нидерландская революция достигла максимальной мощи именно во время своего начального эпизода. Так что данный эпизод нужно рассматривать наиболее внимательно, месяц за месяцем.

Отзыв Филиппом Гранвеля в 1564 г., по-видимому, сигнализировал грандам из Государственного совета, что они могут осуществить свою программу; в сущности, по всей стране королевская власть стала терять позиции. В декабре вельможи обратились к королю с предложением смягчить религиозные преследования, в феврале 1565 г. отправили графа Эгмонта в Мадрид отстаивать своё дело. Эгмонт наивно полагал, что убедил Филиппа, хотя в действительности тот всего лишь согласился продолжить теологические консультации, и по возвращении сообщил об этом соратникам. В мае теологическая комиссия, избранная советом, рекомендовала проявлять умеренность. Однако реальная политика Филиппа оставалась прежней. Все иллюзии развеялись в ноябре с появлением знаменитых «Писем из лесов Сеговии», в которых монарх подтвердил жёсткую позицию в отношении ереси, занятую им ещё в 1559 г. Перед дворянством встал выбор: повиноваться или нет. Однако страна так сильно жаждала перемен, что, если бы совет не оказал сопротивления, его авторитет мог сильно пошатнуться.

Осенью высшая знать и мелкое дворянство (среди последнего часто встречались кальвинисты) обсуждали планы сопротивления. Ряд мелкопоместных дворян во главе с Филиппом Марниксом составили «Компромисс дворян» — документ о создании конфедерации или ковенанта (соглашения) против инквизиции. Всего под ним подписались около 400 чел. Сановники, занимавшие государственные должности, не могли этого сделать, хотя, например, принц Оранский в январе 1566 г. сложил с себя полномочия штатгальтера (губернатора), не желая выполнять новые приказы короля. Мелкие дворяне, посовещавшись с вельможами, решили представить свою программу в виде «просьбы» правительнице. 5 апреля барон Бредероде с тремя сотнями вооружённых конфедератов совершили почти неприкрыто мятежный поступок: демонстративно ворвались в Брюссель и силой проложили себе путь во дворец правительницы, чтобы передать ей обращение. Один из придворных презрительно назвал прибывших «гёзами» (нищими), но конфедераты подхватили эту кличку и стали носить её с дерзкой гордостью. Правительнице, которой лишний раз показали её бессилие, не оставалось ничего иного, кроме капитуляции. Спустя несколько дней она издала манифест об «умеренности», смягчавший применение законов против ереси. Хотя большинству населения страны он пришёлся по душе, сановники, защищая свои конституционные прерогативы, продолжали добиваться расширения полномочий Государственного совета и в конце апреля отправили в Испанию новую делегацию.

Одновременно с расколом в высших правящих кругах в схватку вступили низы общества, причём в гораздо более радикальной манере. Кальвинисты «из-под креста» вышли на люди и в мае принялись проповедовать «под живой изгородью», то есть под открытым небом в деревне и городских предместьях. Из Лондона и Германии возвращались обученные изгнанники. К лету сотни, а потом тысячи людей слушали проповеди (presches) Евангелия и пели псалмы в полях близ крупнейших городов. 30 июня 1566 г. под Антверпеном собралось порядка 30 тыс. чел. Вельможи и конфедераты Бредероде уже не контролировали движение, которое сами же спровоцировали. Атмосфера во Фландрии и Брабанте напоминала милленаристское лето 1419 г. в Богемии или Мюльхаузен при Мюнцере летом 1525 г.

С 10 августа массовый «энтузиазм» привёл к самой мощной вспышке расправ со святыми образами за всю эпоху Реформации. «Иконоборческое бешенство» весь август охватывало город за городом. В некоторых местах оно вспыхивало стихийно, но в сердце восстания, на юге Нидерландов, являлось «делом рук очень маленькой банды решительно настроенных людей… от пятидесяти до ста человек, многие из которых недавно вернулись из изгнания» и не намеревались больше покидать родину. Некоторых «нанимали за плату кальвинистские консистории из Антверпена и других крупных городов»; в конце концов, страна переживала экономическую депрессию [130] . Впрочем, хотя это «бешенство» в значительной мере было результатом «заговора» меньшинства, стоит отметить, что желающих защищать церкви находилось очень мало.

В конце лета правительница провела переговоры с вельможами и 25 августа даровала им «согласие» признать свободу протестантской веры там, где она уже стала свершившимся фактом, — по сути, решение, повторяющее Аугсбургский мир 1555 г. в Германии. Тем не менее иконоборческое движение продолжалось и в сентябре, поскольку принц Оранский и другие сановники толковали «согласие» более либерально, чем предполагала Маргарита. Однако теперь в безвыходной ситуации оказались представители знати, которым не доверяли ни правительница, ни кальвинисты. Они также осознавали, что беспорядки зашли слишком далеко: Филипп вынужден будет отреагировать со всей суровостью и возложит ответственность лично на них. 29 октября король действительно послал в Нидерланды армию под командованием своего советника герцога Альбы, сторонника самых жёстких мер.

К началу декабря мятеж, впрочем, пошёл на спад по внутренним причинам. Скороспелый летний экстремизм меньшинства породил не менее быструю ответную реакцию среди умеренного большинства населения. В результате правительница почувствовала себя достаточно сильной, чтобы осадить два самых кальвинистских города — Турне и Валансьен. На исходе года она сумела собрать внушительное войско; некоторые знатные дворяне, например граф Эгмонт, перешли на её сторону. В апреле-мае последние очаги восстания были подавлены. Принц Оранский бежал в свои германские владения. Правительница овладела ситуацией и вновь запретила открытое исповедание кальвинизма.

Бурная радикализация в «год чудес» и столь же стремительный откат в последующие шесть месяцев создали такое положение, благодаря которому нидерландская революция получила совершенно уникальную в европейской истории модель. Летом 1567 г. герцог Альба прибыл в Нидерланды с десятитысячным войском (ещё 10 тыс. чел. уже были мобилизованы на месте) и учинил расправу надо всеми участниками беспорядков. А репрессии, если они достаточно массовые, обычно дают результаты. Это означало, что отныне восстание должно превратиться в первую очередь в военную операцию по свержению испанского режима в Брюсселе. Руководство им перешло в руки изгнанников за рубежом, что автоматически благоприятствовало радикалам, особенно наиболее воинственным кальвинистам. Выход на международный уровень, в свою очередь, подразумевал, что судьба восстания зависит от того, найдут ли мятежники базы в Англии, Франции и на территории империи, причём и первая, и вторая, и третья опасались портить отношения с Испанией — сильнейшей державой того времени. Испании же приходилось противостоять турецкой угрозе в Средиземноморье, и этот фактор определял, насколько щедро Филипп мог тратить финансовые и военные ресурсы на Нидерланды.