Дворянин Елисеев по окончании занятия так и поступил, но в секретном отделении его успокоили — Даниил Аркадьевич Кошельный, оказывается, был старше супруги аж на двадцать девять лет, и на момент его смерти от почечной недостаточности Эмму Витольдовну в использовании целительских практик ещё не заметили. Видимо, именно смерть мужа и запустила у вдовы какие-то процессы, что привели её в итоге к осознанию своих способностей…

— Слушай, дружище, ты ничего странного в этой твоей учёбе не видишь? — спросил я тёзку после очередного практического занятия. Поскольку коммерческую деятельность Михайловского института в области целительства после судебного процесса привели в порядок, в целительских техниках дворянин Елисеев практиковался в институтской платной лечебнице. Пока что госпожа Кошельная занималась с ним отработкой диагностики, если, конечно, это можно так назвать. Смысл того, что Эмма Витольдовна именовала диагностикой, состоял в том, что требовалось найти орган, поражённый болезнью или ещё каким нежелательным воздействием, и определить, позволяет ли степень того поражения справиться с ним целительскими методами или стоит немедленно обратиться к специалистам в области современной научной медицины.

— Да нет, наверное… — отдам тёзке должное, прежде чем ответить, он какое-то время подумал. Лезть в его мысли я не стал, принципиальной надобности в том не усмотрев. — А что тут смешного? — не понял он мою реакцию.

— Хочешь сломать мозги иностранцу, дословно переведи ему фразу «Да нет, наверное» и попроси её истолковать, — хмыкнул я.

Тёзка снова задумался, ненадолго, потом понимающе хихикнул и снова вернулся к серьёзному настроению.

— А ты что, заметил что-то такое? — выдал он контрвопрос.

— Сам смотри, — принялся я терзать товарища своими подозрениями. — Сколько ты тут уже ума набираешься?

— Почти три месяца, — не замедлил с ответом тёзка. — Да ты же и сам знаешь!

— Это-то я знаю, — согласился я. — А вот чего пока не знаю, так это в чём истинный смысл твоего обучения. Ты что, всерьёз полагаешь, что Денневитцу в твоём лице так уж необходим такой весь из себя супермен, да ещё мастер на все руки?

— Супермен? — не понял тёзка.

— «Сверхчеловек» по-английски, — пояснил я. — Популярный в моём мире персонаж американской массовой культуры. Летать умел, спасал симпатичных девиц, ну и весь мир заодно, — чтобы тёзке стало понятнее, я вспомнил несколько кусков из виденного когда-то кино.

— Вздор какой, — пренебрежительно прокомментировал дворянин Елисеев. — Но ты же сам говорил, что я нужен Карлу Фёдоровичу именно со своими способностями.

— Говорил, да, — не стал я спорить. — Но вопрос тут не в самой нужности, а в том, в качестве кого ты ему нужен.

— Любишь ты туману напустить, — недовольно прокомментировал тёзка, — и умеешь. Можешь понятнее высказать?

— Это не туман, — возразил я. — Это я пытаюсь побудить тебя размышлять самостоятельно.

— А я, стало быть, не побуждаюсь? — тёзка, кажется, решил показать, что тоже умеет в юмор.

— Заметь, не я это сказал, — хех, не со мной ему тут тягаться! Мы посмеялись, мысленно, разумеется, иначе окружающие нас бы не поняли или поняли не совсем правильно. Тёзка опять ушёл в себя, не иначе, попытавшись самостоятельно поразмышлять, и продолжили мы, уже сидя в машине, везущей дворянина Елисеева обратно в Кремль.

— Я подумал, — вернулся тёзка к разговору, едва мы выехали с территории института, — и что-то без успеха… Давай уж, подсказывай.

— Ну смотри, — начал я, раз уж товарищ сам просит. — В качестве детектора лжи Денневитц тебя уже вовсю использует. Тут всё ясно. Но это пока единственное, что в отношении тебя можно сказать определённо…

— Ещё про учения с Кремлёвским полком он говорил, — напомнил тёзка.

— Говорил, да, — я постарался, чтобы даже мысленно в моих словах чувствовался сарказм. — Почти четыре месяца назад. А воз, как видишь, и ныне там.

— Хм, — тёзка призадумался. — Может, Карл Фёдорович хочет, чтобы я секретному отделению в институте помогал? Я же в конце каждого дня, когда там бываю, к ним захожу и докладываю.

— Может, — я снова согласился с тёзкой, чтобы опять сразу показать ему и то, чего он пока не видит: — Вот только зачем? Секретчики и сами неплохо справляются, ты им куда больше помощи с документооборотом оказал, чем со своими докладами.

— Ну, не я, строго-то говоря, а ты, — поправил меня тёзка.

— Для Денневитца это был ты, — отмахнулся я. Мне сейчас не заслугами надо мериться, мне тёзкино мышление активировать надо.

— Сдаюсь, — капитулировал дворянин Елисеев после недолгих размышлений. — Рассказывай уже сам.

Что ж, с активацией мышления своего товарища я не справился, придётся разъяснять. Ну да ничего, от меня не убудет, разъясню.

— Вот смотри, — начал я свою речь. — Ты у нас весь из себя такой уникальный, что даже не знаешь, к чему бы тебя, такого хорошего, приспособить. Допрашиваемых ловить на лжи — хорошо, но как-то мелковато. Броневики через стенку пропихивать — круто, конечно, но очень уж напоминает забивание гвоздей микроскопом.

Тёзка наклонил голову, чтобы ефрейтор Фролов не видел в зеркале его довольную ухмылку.

— Докладные записки сочинять с дельными предложениями — ну, тоже неплохо, но опять не то, — продолжал я. — Лечить вот теперь скоро будешь, но, сам же понимаешь, и это не настолько принципиально. Вот и получается, что применить твою уникальность вроде как и негде, разве что тем ты пока для начальства ценен, что, как говорится, всё в одном.

— И швец, и жнец, и на дуде игрец? — уточняющий вопрос показал, что соображает дворянин Елисеев правильно.