— Она же с Людкой дружила, — пояснил Валька с набитым ртом, уминая четвертый бутерброд, — а потом ее сняли. Галя сначала по уши рада была, когда ее комсоргом назначили, а потом поняла, что это тот еще геморрой.

— А ты здесь причем? — не понял я. — Ты, что ли, ее назначал? Или она переживает, что место подруги заняла? Не похоже по ней, чтобы она вообще кого-то жалела…

— Да я просто не в то время и не в том месте оказался, — весело усмехнулся товарищ. — Помнишь, мы портвейн прятали?

Я кивнул. Еще бы не помнить! Когда я попал в восьмидесятые, на дворе стоял самый разгар антиалкогольной кампании. Просто так купить бутылочку по дороге с работы, чтобы скрасить вечерок, нельзя было. Алкоголь редко покупали, скорее, чаще доставали: по знакомству, по блату, в обмен на какую-нибудь услугу или дефицитный товар. У нас с Валькой такой проблемы не было: мы подрабатывали грузчиками в магазине, и директор временами снабжал нас качественной выпивкой, не скупясь. Но вот с хранением дела обстояли хуже: злая и любопытная Люда знала почти все наши «нычки», за исключением некоторых, и, не стесняясь, совала туда свой длинный нос, а потом докладывала начальству. Однако студенты все равно ухищрялись каким-то образом и проносить, и хранить, и употреблять горячительные напитки в общежитие. И, конечно, мучались похмельем после неразборчивых возлияний.

Из неразборчивого рассказа голодного, уминающего бутерброды Вальки я понял следующее: однажды по инициативе Люды был организована проверка комнат на предмет обнаружения запрещенки. Валька, который проходил мимо вахты и краем уха услышал разговор Люды с комендантом общежития, мигом смекнул, в чем дело, понесся через три ступеньки наверх и успел предупредить ребят. Кое-кто успел спрятать бутылки в рукавах курток, в коробки с зимней обувью, но найденного алкоголя хватило бы на целую витрину в магазине.

Довольная Люда, радуясь успеху и возможности подлизаться в очередной раз к начальству, задрав нос, ходила по коридору в сопровождении коменданта и еще двух проверяющих, рангом повыше. Валька, обозленный несправедливостью (у него изъяли две бутылки дорогущего вина, подаренного Тамариным папой), дождался, пока комиссия дойдет до Людкиной комнаты, выступил вперед и осторожно сказал:

— Здравствуйте! А почему комнату комсорга не проверяют? Может быть, Вы зайдете и сюда тоже? Уверен, у Люды в комнате все в порядке! Наш комсорг — просто образец нравственности и морали. Вы в этом не сомневайтесь, пожалуйста, ничуть. Недаром ее фото на доске почета уже который год красуется!

Комиссия переглянулась в недоумении. Людка покраснела, как рак и зашикала на Вальку, сделав страшные глаза. Тот невозмутимо и очень вежливо улыбался. Главный из комиссии, высокий представительный парень лет двадцати пяти, в костюме, посмотрел на Люду и вежливо указал на дверь. Та еще с полминуты мялась, но все-таки открыла. Комиссия скрылась за дверью. Через некоторое время из-за двери раздались громкие голоса, чья-то ругань и сбивчивые Людкины рыдания. Минут через десять проверяющие вышли. За ними уже без всякого выражения спеси на лице плелась и Люда. Валька все так же был невозмутим.

— По комнатам! — рявкнула Владлена Никитична. — А ты чего стоишь? — одернула она Людку. — За мной пошли, тебе говорю!

Людкина реакция моего товарища очень изумила. Рыдая белугой, она послушно двинулась вслед за старушкой. А на следующий день назначили нового комсорга.

— Знаешь, — веселился Валька. О том, что они там обнаружили, нам так ничего и не рассказали. По слухам, там то ли склад ликеро-водочной продукции нашли, то ли Людка своего возлюбленного из другой общаги на ночь пригласила. Поговаривали даже, что у нее там коллекция зарубежных фильмов обнаружилась. И «Греческая смоковница», на которую меня Томка домой приглашала, — самый безобидный из них.

— Вот это да, — обомлел я. — Никогда бы не подумал.

— Дело житейское, — равнодушно пожал плечами Валька и встал. — Каждый развлекается, как может. Ничего зазорного в этом не вижу. На то и молодость дана. Просто, я считаю, нечего из себя одуванчика строить, когда ты сама — такая же, как все. Ты все уже? Пошли на площадку, мяч попинаем, пока не стемнело совсем. Мои с твоими сейчас заняты, в шахматы играют. Никогда бы не подумал, что ты в шахматы умеешь играть… Столько времени тебя знаю…

«А ты и не знаешь меня, — с горечью подумал я. — У меня разряд по шахматам». Матвей Ремизов, может быть, и не умел играть, а вот я, Алексей, умел и любил с детства. За это спасибо деду — научил. И разряд я получил без особых сложностей — пришел и наставил остальным участникам турнира по детскому мату. Я искренне по-дружески привязался к Вальке и очень переживал, что не могу ему открыть свое настоящее лицо. Может быть, придет время, и я смогу когда-нибудь это сделать. А пока буду и дальше притворяться Матвеем Ремизовым. В конце концов, это не впервой, и мне уже не привыкать…