После этого нас пригласили сесть за стол. Было множество перемен блюд, во время которых нас развлекали все новые драматические представления, одна пьеса следовала за другой. Несколько раз меня просили выбрать пьесу из репертуара, начертанного на трех кусках красного дерева, что, как я понял, было для меня большой честью. В конце приема, после шести часов разговоров и непрерывного шума, я устал сильнее, чем проведя вдвое больше времени в седле.

Из Аксу я совершил экскурсию по нижнему течению Таушкан-дарьи, нанеся на карту почти 200 миль ее протяженности.

В конце марта я приступил к следующему напряженному этапу своей экспедиции, который, по моим расчетам, должен был через семнадцать дней провести меня через заснеженные, высотой 22 700 футов пики Тянь-Шаня, которыми я до сих пор любовался лишь издалека. Моей целью было пройти по перевалу Музарт через Тянь-Шань до Кульджи, главного населенного пункта Синьцзяна. Он лежал на расстоянии 190 миль от Аксу. Нам предстояло пересечь не просто один горный хребет, а горную местность, протяженностью около 125 миль, со сменяющими друг друга хребтами и долинами. Благодаря любезности властей фураж доставили в мой лагерь прямо к леднику Музарт.

Мы двигались по главному «шоссе» всего день перехода, а затем направились прямо к скрытой густыми свинцовосерыми облаками горной цепи. Два дня восхождения привели нас к напоминающей ущелье долине реки Музарт, видимо ведущей на север почти внутрь горного хребта. Хотя эта долина шириной около полумили, она кажется крохотной на фоне возвышающихся гор. Музарт, шириной всего несколько ярдов, в момент таяния становится бушующим потоком, останавливающим все движение. Холод настолько суров, что мало кто решается идти по этому маршруту зимой. Проходимым он считается только с февраля по апрель и с августа по октябрь. Никакие слова не могут описать грандиозные пейзажи и меняющуюся панораму этой долины. После шестидневных лишений в эту ночь мы, как и предыдущие, провели в караван-сарае, на этот раз у подножия ледника, где берет начало Музарт.

Последний день марша по чрезвычайно трудной горной местности, когда холод и ветер усиливались, был очень тяжелым. Если подъехать к горной стене слишком близко, то возникала опасность, что на крутых поворотах тропы вихрь собьет лошадь с ног. Буря продолжала бушевать вокруг слабо защищавшего от ярости стихии заброшенного караван-сарая. Я израсходовал запас топлива, а ожидание более ясной погоды серьезно нарушало составленный мной график, также я беспокоился за одного из двух своих казаков, Рахимжанова, жаловавшегося на сильную простуду и головную боль.

К счастью, в тот вечер погода прояснилась. Времени терять было нельзя, и вскоре началось восхождение. Дорога была извилиста, и чем выше мы поднимались, тем суровее становились погодные условия.

Самым трудным местом в восхождении был проход, состоящий примерно из двадцати высоких ступеней, вырубленных во льду горного склона. Эту работу непрерывно выполняли восемь человек, дежуривших в хижине на леднике. Кроме того, они засыпали трещины во льду и помогали поднимать мешки, которые нужно было снять, прежде чем подниматься по ступеням. Лошади поскальзывались и спотыкались, и одна помогала себе подняться, держась за хвост других.

Ледник в обрамлении двух горных хребтов простирался вдаль, насколько хватало взгляда. Кое-где его поверхность блестела как полированная, где-то она была белая, цвета морской волны или черная. Дорога вилась через лабиринт заснеженных вершин и коротких хребтов. Едва мы спускались с одной высоты, как начиналось восхождение на другую, по скользким крутым тропинкам, за которые с трудом цеплялись лошади. Время от времени мы преодолевали расщелины и трещины благодаря большим каменным блокам, которые туда прикатывали рабочие. С тихими лошадьми это не составляло труда, но пример Рахимжанова показал, что случается, когда лошадь нервничает. Его лошадь споткнулась и провалилась в одну из таких расщелин. Вытащить ее было нелегко, однако мы справились, и она оказалась цела и невредима. Все вокруг было усеяно скелетами и тушами лошадей и ослов. Мой конь, Филип, поначалу шарахавшийся от этих скалившихся черепов, потом настолько к ним привык, что даже не глядел на них. Спуск был крутым и опасным, один неверный шаг вправо или влево был фатальным, а двигаться нам приходилось настолько быстро, насколько позволяли условия, чтобы до наступления темноты добраться до убежища. Его мы увидели у подножия только что пройденного хребта – две хижины без дверей, окон и печей. Вокруг этого разбили лагерь около двадцати усталых путников, разведя костры там, где им удобно, и все застилал густой дым. Учитывая опасный маршрут, я удивился, увидев так много путешественников. В этом году от простуды умерло шесть человек, в предыдущем – десять, а парой лет раньше – трое. Незадолго до нас приехал старик с дочерью, отделавшиеся обморожением, но жена и другая дочь стали жертвами холода.

После дневного отдыха мы продолжили спуск по ущелью, по которому протекала небольшая речка Тогрусу. Дорога вилась вдоль крутых горных склонов, иногда настолько высоких, что рев реки на дне ущелья был едва различим. Чтобы добраться до точки, расположенной на расстоянии двух ярдов от того места, где я стоял, нам пришлось сделать три крутых поворота. Это был самый сложный этап всего перехода.

В широкой долине реки Текес я встретил первых калмыков – как и киргизы, они кочевники. Несмотря на глубокий снег, я совершил успешную охотничью вылазку в компании старого калмыцкого охотника Нумгана и вернулся с илеком – косулей с семиконечными рогами. Я решил еще раз посетить этот спортивный рай и договорился, что Нумган встретится со мной в том же месте через пять недель. Чувствуя некоторое сомнение, что он сдержит обещание, я попрощался со стариком и ушел.

Следующей моей целью было через долину реки Текес добраться до главного калмыцкого курана – монастыря. Близ монастыря меня встретили солдаты с визитной карточкой дао-тая Кульджи и приветственным посланием – знаком великой чести. Боясь холода, дальше солдаты, видимо, идти не решились и дождались моего прибытия здесь. В монастыре меня принял настоятель, предоставивший в мое распоряжение бревенчатую избу с земляным полом и растопленной печью.

В окружении юрт и бревенчатых изб высился величественный храм с двумя флигелями, каждый с башней. Чтобы добраться до храма, нужно было пройти мимо двух приземистых зданий, первое – с двумя высокими мачтами, на половине высоты которых висели квадратные корзины. Предназначались они для того, чтобы приезжие могли привязывать своих лошадей. На всех зданиях – типичные китайские черепичные крыши с изящными поднятыми вверх углами и резными стропильными фермами. На многих домах висели чугунные колокольчики с прикрепленными к язычку тонкими железными пластинами, и при дуновении ветра раздавался нежный и мелодичный звон.