— Правда. До подходящего отца, видимо, я тоже не дотягиваю.

Аслан причиняет мне боль. Не только морально — физически. По телу запускается цепная реакция: холодок скользит вдоль позвоночника, пальцы немеют, а в груди растёт чувство, будто воздух выдавливают из лёгких. Кажется, ещё немного — и сердце не выдержит губительного накала.

— Я всегда считала тебя лучшим. В общении, в сексе, в учёбе. Делая непростой выбор, я искренне желала тебе счастья, — начинаю оправдываться, отправляя брючный костюм на стойку. — Единственное, о чём я прошу сейчас — о конфиденциальности. Хотя бы на первое время, пока я не решу, что со всем этим делать.

— Где-то я уже это слышал.

— Ты не пытаешься разобраться в ситуации глубже и рубишь всё на корню. Это неправильно, Аслан! Что будет, если Ами — твоя дочь? Чего ты хочешь от этого статуса?

— Я буду разбираться по мере поступления, — отрезает он.

— Встречи? Официальное признание? Распределение каникул и выходных?

Голова кружится, стоит только представить! Я не привыкла делить Ами ни с кем!

— Не исключено.

— Амелия не кукла — ей пять, — разжёвываю очевидное, потому что кое-кто, похоже, забыл о таких вещах. — У неё свой характер и своя устоявшаяся жизнь с мамой и папой. Папой, которого она знает.

— Надеюсь, ты не ждёшь, что я стану хвалить тебя за то, что ты выбрала достойного мужа и отца для своего ребёнка. Во мне нет столько понимания и великодушия.

Я не хочу думать, что Аслан ревнует, но всё равно думаю. Кожу покалывает, руки не слушаются. Из-за этого стойка не выдерживает моих манипуляций и покачивается, но я продолжаю вешать на неё разбросанные клиенткой вещи, перемещаясь по студии и мелькая у Аслана перед глазами.

Он не меняет своей позы. Она такая же воинственная, нерушимая и закрытая. Кажется, что пробиться к нему через нее просто-напросто невозможно.

— А если отец не ты, — продолжаю я, — тем более не стоит ввязываться в историю с анализом ДНК. Это убьёт все мои нервные клетки, разрушит отношения с мужем и свёкром.

— Он-то тут при чём?

Алюминиевая труба скрипит, а затем с треском обрушивается. Вещи, которые я только что старательно развешивала, падают на пол, сбиваясь в беспорядочную кучу. Я замолкаю, ощущая, как в груди поднимается волна раздражения, смешанного с тяжелым отчаянием.

Аслан шумно выдыхает, рывком встаёт с дивана и решительно направляется ко мне. Под ногами — дорогие брендовые вещи, а в глазах стоят слёзы, но вовсе не из-за страха, что они потеряют товарный вид.

Взяв меня за руку, Тахаев ведёт к креслу и усаживает, ставя перед фактом. Я не успеваю ничего предпринять, как он присаживается у моих ног, а его ладони замирают слишком близко к моим бёдрам. Если Аслан думал, что это поможет мне успокоиться, то напрасно.

Голову заполняют другие мысли — грязные и откровенные. Не получается не вспоминать, как этими ладонями он сдавливал мои бёдра и тянул на себя, опуская на твёрдый, раскалённый член.

Пульс оглушает. Я быстро облизываю сухие губы и поднимаю взгляд выше — прямо в карие глаза, отчаянно стараясь не думать о том, что в моих зрачках может отразиться желание.

— Прежде чем выйти замуж за Влада Гончарова, я пообещала дяде Коле, что отец ребёнка никогда не всплывёт. Ни при каких обстоятельствах, — взволнованно поясняю. — У него деньги и безупречная репутация. Он сделал для меня слишком многое, чтобы я могла его подвести. Начиная с момента похорон отца, когда меня преследовали папины враги, пытаясь вытрясти деньги, которых не было из-за банкротства фирмы, и заканчивая поддержкой во время беременности и сложных родов. Я рожала через кесарево сечение. Сумка для новорожденной была собрана им. Ами не закричала, когда её достали из моего живота. Несколько дней она лежала под ИВЛ, а затем — в специальной кроватке с подогревом, потому что из-за низкой массы тела не могла поддерживать нормальную температуру.

Я делаю паузу, чтобы набрать максимум воздуха. Он весь пропитан присутствием Аслана. Весь, чёрт возьми. До мельчайших частиц.

— Мне очень жаль, — говорит Тахаев, слегка касаясь ткани моих брюк. Но при этом выставляет барьер, напоминая, что мы оба несвободны.

— К слову, это было только начало. Как только нас выписали домой, у Амелии началась жуткая рвота. Мы уехали на скорой в детскую хирургию, где у неё диагностировали пилоростеноз — это когда пища не может попасть в кишечник из-за сужения выхода из желудка. Операция была открытой. На её крошечном животике остался небольшой шрам. Те несколько часов ожидания в больничном коридоре были, наверное, самыми страшными в моей жизни. После операции Амелия выглядела ещё более хрупкой и беззащитной. Её маленькое тело, покрытое проводами, казалось, невозможно было тронуть, чтобы не причинить ей боль. Но, несмотря на все страхи, она оказалась невероятно сильной.

Аслан молчит и слушает, не двигаясь. Я рассказываю торопливо и сбивчиво, бегая глазами по его лицу и до сих пор не веря, что спустя шесть лет после разрыва мы сидим рядом — наверное, слишком близко, чем нужно. Разговариваем, пытаемся договориться и услышать друг друга. Но раньше у нас получалось гораздо лучше, чем сейчас.

— Я никогда не спрашивала, сколько средств вложил в нас Николай Иванович, но думаю, что немало. В тот момент я была искренне уверена, что Ами не от тебя.

— Когда появились сомнения?