Шрифт:
Оглядываться нелегалу строго запрещено, разве что на переходе через оживленную улицу. И бежать нельзя, и квартал с трех сторон обходить — тоже табу. Ведь обычные люди так себя не ведут, зачем же вызывать подозрения?
Честно говоря, я и сегодня не заметил «хвост», однако, профилактики ради, решил оторваться от возможной «наружки» старым проверенным способом — иду себе, гуляю, весь такой рассеянный, и вдруг запрыгиваю в отходящий трамвай! А пятью минутами позже пересаживаюсь в желтый «Икарус», скрежетнувший дверьми напротив, за блестящими рельсами, утопленными в асфальт. Через пару остановок непринужденно выхожу у метро «Площадь Мира» [1] – и ныряю под землю. Просто? Ага…
1
Сейчас — «Сенная площадь».
Чтобы вот так, играючи, менять транспорт, нужно безупречно ориентироваться «на земле», и только по памяти. Тут брейнсёрфинг не спасал — приходилось неделями изучать карту метро, зубрить маршруты автобусов, троллейбусов и трамваев, да еще, вдобавок, запоминать время остановок, интервалы между ними, их последовательность…
«Тяжело!», как Гюльчатай говорит.
Я свернул в узкий, зажатый грузными домами переулок, краем глаза сканируя тыл. Никого. Ну, и ладно… Если включить паранойю на полную, и представить, что опера из доблестной «семерки» не потеряли мой след, то за углом их ждет богатый выбор — я мог скрыться за дверьми во-он того парадного, кануть под темную арку, миновать крошечный скверик по хоженой тропке или…
«Мне сюда!» — я одолел неряшливо сколоченный дощатый забор, оградивший расселенный дом, и убыстрил шаг. Грязный снег вокруг утоптали строители и практичные граждане, добывающие бесплатный стройматериал для дач. Вон, уже и тяжелую входную дверь сняли… Нужда заставит. А халява нарадует…
Минуя замусоренные лестничные площадки, копившие мглу, я поднялся под самую крышу. Пахло затхлостью и птичьим пометом, но закатные лучи, разбавлявшие полутьму оранжевым свечением, обращали стройную колоннаду круглившихся столбов и чересполосицу опадавших стропил, скаты дырявой кровли и даже хрустящий керамзит — в место таинственное и заколдованное.
Обычно мрачный романтизм приписывают подземельям брошенных замков, вот только на чердаках кладов зарыто не меньше, да и тайников, порой весьма замысловатых, тоже хватает.
А уж как трепетало детское сердечко, стоило мелкому Дюше впервые подняться на запретный уровень, увидать зловещие тени и пыльную паутину, колеблемую сквозняком! Испуган и очарован, он почти углядел в скрещеньях темени и света скелет, скованный ржавыми цепями, и маслянистый блеск пиратских дублонов, а после запищал от ужаса, приняв вывешенную сушиться простынь за привидение…
Да мне и сейчас неуютно. Сунувшись к оконцу, заделанному грязным, битым стеклом, я малость успокоился — никто коварно не подкрадывался к обреченному дому. Предвечерний сумрак густел, но любое вторжение выделится на снегу, как клякса на чистом листе.
Я ухватился за медную проволоку, торчавшую из керамзита, и вытащил прикопанную сумку со шпионским хозяйством.
Длинноволновый приемник тихонько брякнул в банке из-под кофе «Бон». Задев раму слухового окна, коротко звякнула импровизированная антенна. Проволоку я накрутил на ржавую трубу — с заземлением надежнее. Не запеленгуют.
Контакты — к клеммам «Кроны»… Штекер наушников — в гнездо… Готов к труду и обороне.
На часах — без десяти шесть. Еще две минуты…
Деловито достаю блокнот, расписываю ручку… Прислушиваюсь — безлюдный дом, смиренно ожидавший сноса, издает тихие шорохи и трески, как будто здешние призраки и впрямь затевают унылый балет.
Я бережно тронул колесико настройки, выводя на нужную волну. Минута осталась…
Без восьми шесть в наушниках толкнулся ясный и четкий женский голос:
— Передаем данные калибровки для пятой линейной партии геологоразведки! Четыреста тридцать семь, три двадцать два, двести одиннадцать…
Сосредоточенно сопя, я чиркал число за числом. Многовато циферок, однако… Чем, интересно, так обеспокоились товарищи чекисты?
Выдержав паузу, «радистка Кэт» повторила передачу. Ошибок не было, и я, пока светло, достал очередную страницу из шифроблокнота.
Буква за буквой являлись мне, вырастая из цифровой россыпи, и кривая улыбка всё сильнее перекашивала мое лицо.
Товарищ Андропов и его присные задавали «Сенатору» те же самые вопросы, с какими цэрэушники обращались к «Страннику»!
Я шепотом выругался.
«А чего ты, собственно, хотел? Устроили тебе испытание с почерком, и всё? Отныне будешь на доверии? Фиг! А это еще что?»
Последняя строчка шифровки увязывала обе моих инициативы, любезно предлагая сообщить о закладке по телефону. Номер и пароль с отзывом прилагались.
Я глубокомысленно хмыкнул. Весною комитетчики согласились с моим «рационализаторским предложением» — слать задания по радио — и я обезопасил себя по части вопросов. А вот ответы…