Ну хоть не подвал, — с облегчением подумал я.

В комнате нас уже ждал Зильберштейн. Его седые волосы были растрепаны, а на перчатках виднелись темные пятна — то ли кровь, то ли реагенты. На кушетке лежала девушка в изорванной и окровавленной одежде.

Я присмотрелся — и через пару секунд узнал ее.

"Марина?!" — не сдержался я.

"Да, Марина", — сухо подтвердил Артемьев. "Спасибо, кстати, тебе. После твоего предупреждения мы и взяли ее в разработку."

Я фыркнул.

"Да, похоже, Марина — мастер взрывотехник. В ее руках всё взрывается", — грубо пошутил я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

"Профессор, я готов", — сказал я, снимая куртку.

Зильберштейн повернулся ко мне, и в его глазах мелькнуло что-то вроде старой привычной усмешки.

"О, мой любимый подопытный!" — он хлопнул меня по плечу.

Я вздохнул и лег на соседнюю кушетку, покорно позволяя подключить к себе провода. Холодные металлические наконечники впились в кожу, и по телу разлилось знакомое покалывание.

Перекачка шла медленно. Я лежал, глядя в потолок, слушая прерывистое дыхание Марины. Через несколько часов ее хриплые всхлипы сменились ровным, спокойным сопением.

"Всё, молодой человек. Вы свободны", — наконец объявил Зильберштейн, отсоединяя кабели. "И не говорите Марине, что вы были для нее донором. Она не должна знать об этой процедуре. Всё-таки нелегальщина."

Он помолчал, затем добавил тише:

"Одно дело — я проявил свои магические способности. Другое — засветить тебя, Петр."

Я кивнул, потирая онемевшие руки.

"Хорошо, профессор. А она сейчас не проснется?"

"Не проснется. Всё под контролем", — он повернулся к Артемьеву. "Казимир Витальевич, верните этого охламона, откуда взяли."

Я не удержался:

"А будет ли мне какой-нибудь бонус?"

Зильберштейн хмыкнул.

"Посмотрим через несколько дней. Я ее способности не проверял, а Казимир Витальевич говорит, что не помнит, какие у нее ядра."

Забрав телефон у Беркофа, я вызвал такси и вернулся домой под утро, едва волоча ноги от усталости. Город в это время был пустынен и тих, лишь редкие фонари мерцали в предрассветной дымке, словно чужие глаза, следящие за мной из темноты.

Обессиленный, я плюхнулся на кровать, даже не раздеваясь, и решил — сегодня никуда не пойду. Пусть весь мир подождет. Дождусь вечера, а там — в академию, за документами.

Вечером все прошло без сучка и задоринки. Секретарша, еще вчера смотревшая на меня с подозрением, сегодня молча протянула аккуратно сложенную папку с печатями. Но самое интересное началось, когда я нарочно задержался у кабинета Ледянской.

Она стояла у окна, стройная и холодная, как всегда, но, когда я небрежно бросил: «Алиса, кажется, мы теперь коллеги по экспедиции», ее пальцы слегка дрогнули, сжимая перо. А глаза... Ах, эти глаза! В них мелькнуло что-то между яростью и.. интересом? Она быстро взяла себя в руки, но я уже видел — от меня ей не отделаться.

Собрав все документы, я, вопреки усталости, решил заглянуть в лабораторию. Тело еще ныло после вчерашней «откачки» энергии, но физические упражнения на беличьем колесе были необходимы — без них моя магия пространства так и останется неуправляемой.

Лаборатория была пуста, лишь слабый свет луны пробивался сквозь высокие окна, окрашивая стены в призрачно-голубые тона. Я подошел к колесу, провел рукой по холодному металлу...

И вдруг услышал за спиной тихий смех.

«Ну и видок у тебя, Егоров. Словно тебя дракон потоптал».

Я обернулся. В дверях стоял Гефест, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с едва уловимой усмешкой.

«Зато дракону, наверное, тоже досталось», — парировал я, чувствуя, как усталость вдруг отступает.

Он покачал головой:

«Ладно, герой. Если не свалишься замертво — покажу кое-что интересное.

Новые метательные ножи лежали передо мной на столе, переливаясь холодным синеватым отблеском в лунном свете. Японский стиль, тонкие как лепестки сакуры - идеальные для полета и смертоносные при точном попадании. Гефест провел пальцем по лезвию, оставив на металле легкий след магического свечения.

"Смотри внимательно," - его голос звучал жестко, как звон стали. В мгновение ока он метнул три ножа подряд, и они с глухим стуком вонзились в мишень, образуя идеальный треугольник в районе сердца. "Теперь твоя очередь."

Тренировка продолжалась до рассвета. Сначала - базовые броски рукой, пока мышцы не начали гореть огнем. Затем - управление телекинезом, требующее невероятной концентрации. Гефест заставлял меня удерживать в воздухе сразу пять ножей, направляя их в разные точки мишени.