Шрифт:
– Не Одри, – согласилась Шмитт. – Но это не значит, что Одри жива-здорова…
– Если вам так хочется выяснить ее местопребывание, можете заняться этим в свободное время! – рявкнул Марк.
Хорошее настроение мгновенно сдуло, как порывом ледяного ветра. Образы, обрывки воспоминаний, которые он так хотел стереть из памяти, нахлынули снова: ночной лес, липкая мерзлая хвоя под ногами, красная туфля в его руке… нет!
Он тряхнул головой и сухо резюмировал:
– Значит, ни одно дело об исчезновении нам не подходит.
– А что если расспросить мадам Дюпон? – не унимался Матье. – Или месье Класа? Вдруг какая-то женщина в те годы… ну, как Одри…
Очень хотелось метнуть в Матье чем-нибудь тяжелым. Например, этой самой его драгоценной доской. Но Марк только с усилием выдохнул, подумав, что не хочет пугать свою криминалистку.
– Расспроси. Заодно займешься ее сараем. И отпечатками с бульдозера. Всем все ясно?
Все занимались делами, в участке ощущались флюиды сосредоточенной работы. Марк понял, что совсем погряз в бесконечных бумагах, когда, потянувшись, чтобы размять затекшие мышцы, взглянул на настенные часы: пора было обедать.
Он как раз взял куртку и проверил ключи от машины, и тут в кабинет заглянул Матье – принес фото найденного ножа для доски. Марк велел ему сводить Янссенс на обед, сказал, что вернется позже, и ушел.
Вместо своего обеда он предполагал заняться другим делом.
К счастью, Мелати была на месте – в ларьке с картошкой и кофе. Он постучал в окошко, и она, вытирая руки о фартук, тут же ему открыла.
– Привет, – кивнула она.
– Привет. Мне как обычно. Сделаешь?
Пока она возилась с картошкой, Марк огляделся. Да, отсюда было хорошо видно ту точку, с которой, очевидно, велась съемка. Машину он в тот раз припарковал слева, чуть в стороне, а фотограф находился справа. Вопрос, помнит ли Мелати хоть что-то, впрочем… никакой другой зацепки все равно не было. Если не выйдет с ней, придется пойти по соседним домам, искать хоть кого-то, кто что-то видел.
Мелати наконец поставила перед ним лоток с картошкой, политой майонезом. Марк взял крошечную пластиковую вилочку, наколол несколько долек и начал есть, не отходя от окошка.
– В понедельник, когда я покупал две порции картошки с собой, ты ничего странного не заметила?
Мелати задумалась.
– Кого-нибудь… с фотоаппаратом? – продолжил Марк.
– Точно! Я как раз удивилась, кого сюда принесло. Не иначе как снимал для проекта «Депрессивная бельгийская глубинка». Или местечко для мрачного сериала подбирал.
– Это был мужчина?
– М-м-м… не то чтобы я хорошо разглядела. Да, кажется, мужчина. Снимал из машины. Объектив такой здоровенный мелькнул. Профессиональный как будто. Хотя я в этом мало понимаю. И сразу скажу, что номеров я не видела.
– А где стояла машина?
– Справа, вон там. Наполовину за кустом. Потом меня отвлекли, заказ большой был, отвернулась, – а ее уже нет.
– Цвет? Модель?
– Серебристая… вроде. Даже не знаю. Модель… так-то я в них не разбираюсь. Ну, такая… машина, каких много.
– Хэтчбек или седан? Может, универсал?
– Ой, спроси что полегче, – фыркнула Мелати.
– Тип кузова. Он вот такой, – Марк начертил вилкой по майонезу в уже почти пустом лотке из-под картошки, – такой или такой?
– Скорее, такой, – задумчиво протянула она, показывая на хэтчбек.
– Спасибо, Мелати.
Марк кинул последнюю дольку в рот, взял кофе в бумажном стаканчике и шагнул в сторону машины.
– Не за что. А правду говорят, что…
Он обернулся и покачал головой:
– Нет, это не Пати. Извини.
Мелати кивнула.
– Я тебе скажу, если увижу этого… с фотоаппаратом еще раз.
Ну что ж, серебристый хэтчбек – уже что-то. Даже в их дыре была пара мест с камерами наружного наблюдения. Банк, мэрия… И, учитывая размеры городка, существовал шанс, что машина проедет мимо одной из камер. Или мимо дома мадам Дюпон.
Глотнув кофе, Марк завел мотор. Солнце ушло за набежавшие тучи так же внезапно и без предупреждения, как вышло утром. Сразу стало сумрачно и тоскливо. Чтобы развеять гнетущую тишину в машине, он включил радио.
Oh Ariadne, I am coming, I just need to work this maze inside my head
I came here like you asked, I`ve killed the beast, that part of me is dead [6] .
Марк усмехнулся. Да, выйти из лабиринта в собственной голове… Как знакомо. Только вот он отлично знал, что это невозможно. Сколько раз он пытался разобраться, сколько раз надеялся, что если приложить усилия, то можно все изменить.
Нельзя. Получается лишь бродить среди стен, то и дело утыкаясь в тупики, не имея даже примерной карты, особенно когда не можешь рассчитывать на собственную память, когда не знаешь, что случилось с тобой на самом деле, а что просто выдумал твой больной разум. Убить монстра, убить часть себя – наверное, для этого надо быть героем. А Марк им не был. Да и кого он назначил бы монстром в этом лабиринте? Жана, который сначала выжал его как лимон, эксплуатируя то, что с придыханием называл даром, а потом… потом… когда Марк сломался, просто… выкинул? Нет, скорее отправил в семейный гараж со всяким хламом, как безнадежно испорченную машину, которая уже не работает, но которую жалко выкидывать по сентиментальным соображениям. Дорого как память, да.
6
О, Ариадна, я иду к тебе, но сначала мне нужно выбраться из лабиринта в моей голове. Я пришел, как ты просила, я убил чудовище, и эта часть меня мертва… (англ.)