— Вика, — повторил он, — у меня к тебе дело. Только к тебе.

Вика Кочерга не шевельнулась, но перевела взгляд с дяди на парня, сидевшего напротив нее. Тот выглядел постарше остальных и, совершенно очевидно, достиг совершеннолетия. Возможно, он занимал верхнюю ступень в данной маленькой иерархии: был обут в крепкие армейские ботинки, а не в кроссовки, как остальные, отличался атлетическим сложением, дабы подчеркнуть это, был облачен в майку без рукавов и кожаную безрукавку, имел на бицепсе наколку в виде сложного вензеля и выражал скуку красивым холодным лицом. Он скользнул взглядом по фигуре дяди и сказал фразу, которая сразу все поставила на свои места:

— Раз подвалил, открывай базар. Чего менжуешься?

Корней испытал свербящее чувство беспокойства. Но деваться было уже некуда.

— Тебе, кажется, Майя должна была какую-то сумму? — спросил, глядя прямо на Кочергу.

— Да, — ответила, наконец, Вика Кочнова высоким голосом, — но это наши дела.

Возможно, она предположила, что вздернутый родитель прибрел в парк давать ей отповедь. Она стрельнула глазами по сторонам, чувствуя поддержку.

— Я принес деньги, — сообщил Корней, доставая из кармана конверт, — пересчитай при мне.

Вика приняла конверт, медленно вытащила из него тоненькую стопку зеленых купюр, помусолила их в пальцах. В пространстве между двух сдвинутых лавочек сгустилось напряжение. Истребители пива уставились на Вику.

— О! — издал одобрительно возбужденный звук один из них. Они были удивлены, Вика, похоже, смущена.

— Все правильно? — резко спросил Корней. — Так, теперь не забудь одну вещь: твои претензии к Майе исчерпаны. Это должны запомнить и все остальные.

Девушка с пшенично-золотой шевелюрой угрюмо кивнула. Она нервно сложила конверт пополам и спрятала в сумочку. Внимание шайки по-прежнему было приковано к ней.

— Кочерга, с тебя банкет, — высказался, наконец, предводитель в армейских ботинках.

— Разберемся, — пробормотала Вика.

Корнею показалось, что юные бандиты и впрямь были не в курсе происходящего и что сама Кочерга сожалеет, что возвращение долга произошло столь публично. Он уже мыслил свою миссию исполненной, но гордо удалиться счел возможным лишь после сильной финальной фразы. Она могла бы содержать угрозу, но после секундного колебания Корней решил, что угрожать в данной ситуации было бы пошло.

— Очень не советую обижать мою дочь, — сказал наконец и бросил короткий взгляд через плечо.

Майя должна была стоять шагах в десяти. Все могли ее хорошо видеть. Далее он намеревался, резко развернувшись, идти прочь. Вожак в тяжелых ботинках его опередил. Он почему-то выглядел раздраженным и желал последнее слово оставить за собой.

— Что ты пенишься, — произнес отчетливо, — нужно будет покуражиться, тебя не спросят…

Хамство вышло агрессивным и немотивированным — в том смысле, что и для хамства бывают нужны хоть какие-то мотивы.

— Вы не правы, молодой человек, — негромко и внушительно сказал Корней, делая осторожный шаг по направлению к вожаку, — вы очень не правы…

Несколько секунд он стоял прямо напротив обидчика, развалившегося в довольно свободной позе. Поскольку молчание затянулось на несколько секунд, Корней счел, что последнее, пусть и не самое звонкое слово все же сказано, и он может уходить. Успел приметить, что фраза вожака, похоже, не привела в восторг и саму шайку — все заметно озаботились и напряглись. В тот момент, когда он повернулся и сделал шаг, вожак дал ему небрежную подножку.

Сорокалетний Корней Велес, не питавший иллюзий относительно состояния нравов в молодежной среде, все же знал, что обычный трудный подросток не станет без особой нужды, без конкретной корысти задирать взрослого. Нынешний случай, од нако, не влезал в рамки. «Может, обкуренный?» — лихорадочно размышлял Корней, ощущая быстрый переход от тягостной сдержанности к бесшабашной ярости.

— Что это вы себе позволяете, — пробормотал он, делая шаг к лавке и примериваясь, — нельзя так говорить со старшими…

Он прекрасно знал, что со стаей злобных подростков драться бессмысленно и очень опасно. Стаей они могут завалить кого угодно. Но тут их было только трое.

«Двое, — поправил себя Корней, — сейчас будет двое…»

— Это кто здесь старший? — спросил вожак в армейских ботинках.

Он не закончил вопроса. Корней ударил его с левой почти без замаха, но очень сильно и расчетливо — в ту точку подбородка, которая обычно отвечает за перелом челюсти. Он постарался вложить в удар весь свой немалый вес. У парня мотнулась голова, а Корнея чуть занесло вправо. Он резко повернулся к остальным. Они уже повскакали на лавку: им еще нужно было перемахнуть через спинку, в остром этом углу было не очень удобно. Один, стоя на лавке, попытался ударить Корнея ногой и попал несильно в грудь. Не обратив внимания, Корней вошел в клинч и ударил в живот — туда было удобней всего. Парня качнуло назад, и он сверзился через спинку, ударившись затылком. Корней уже сделал пару шагов назад и смог оценить картину. Она была такова. Вожак встал с лавки и даже принял боевую стойку, он оказался высоким малым, на голову выше Корнея. Наверное, он переоценил себя: не должен был дать так себя ударить. Корней ощущал легкую ломоту в левой кисти, и был почти уверен, что сломал бойцу челюсть. Второй парень сидел пока на земле: вряд ли он разбил себе башку, скорее не мог разогнуться. Третий боец, оставшийся невредимым, хищно пригнувшись, обходил Корнея с тыла. Но он, конечно, ждал поддержки главного. Вот с ним и нужно было решать. Корней рванул ему навстречу, отметил, как противник болезненно дернулся назад, снова вошел в клинч и добил снизу в ту же челюсть. Парень не упал, но резко отшатнулся, хрипло вскрикнув. «Сломал, — твердо решил Корней. — Теперь с шестерками». Он обернулся и оказался лицом к лицу с двумя подростками. Спустя пару секунд понял, что наступать они не станут: они были куда жиже вожака, лет шестнадцати, похоже трезвые. Подростки пятились, негромко матерясь, глядели за спину врага. Корней позволил себе обернуться.