— Да, господин! — низко склонился парень.

— Тебе понадобится жена, — продолжил я. — Неприлично такому важному человеку жить в одиночестве. У меня есть несколько подходящих девиц на примете. Они хорошего рода, и за них дают богатое приданое. Выбери сам ту, что тебе по нраву.

— У него уже есть жена! — возмущенно посмотрела на меня египтянка. — Господину, наверное, не сказали об этом!

— Не сказали, — подтвердил я. — Тогда запомни, женщина! В нашей земле боги Египта не имеют силы. У нас нет разводов, а жена послушна своему мужу. Он вправе наказать ее, если она не проявляет должного почтения.

— Да, господин, — она испуганно посмотрела на меня и проглотила тягучую слюну.

— Ты, наверное, захочешь написать письмо своему отцу и матери? — спросил я ее. — Они ведь волнуются. Пиши, и оно попадет в Пер-Рамзес уже со следующим кораблем.

Девочка! Она самая обычная девочка, просто избалованная донельзя. Рыдает, уткнувшись в плечо своему новому мужу, а он гладит ее по голове, как маленького ребенка. Ну, что же, теперь это его собственные трудности. Он объявил свою цену, а мы ее заплатили. Пусть теперь сам мучается.

— Я в восхищении, царственный, — едва слышно прошептал Кулли. — Я уж боялся, что не довезем его до места. Думал, парень бросится в воду по дороге. Эта девчонка — настоящее сверло.

— Передай ему, что если он не построит мне храм, я отошлю их обоих домой, — ответил я. — Порознь. Он приступает завтра. И начинай учить его нашему языку.

Анхер пришел ко мне уже через неделю, притащив с помощью трех человек свой проект, поставленный на сколоченный из досок щит. Слепленная из глины модель храма не впечатлила меня вовсе. Анхер не услышал меня и сделал то, что видел множество раз в своей жизни: тяжеловесный египетский храм, где всегда темно, как в подвале морга. Лес толстых колонн скрывает пространство, да только нет у меня этого пространства. Храм у меня получится по египетским меркам крошечным, а потому вся красота его будет не изнутри, а снаружи.

— Смотри! — сказал я, положив на стол кусок камня, и Кулли залопотал на незнакомом языке. — Вот мрамор. Его добывают на соседнем острове, и он хорошо обрабатывается резцом. Тот храм, что хочешь сделать ты, нужно строить огромным, и тогда он станет внушать трепет всем, кто войдет в него. В наш храм позволено входить лишь избранным. У нас слишком мало места, и все богослужения будут вестись на улице. Мрамор может дать нужную легкость, а это совершенно необходимо для святилища, которое увидят с моря все проплывающие корабли.

Я взял серебряный карандаш и папирус, и несколькими штрихами обозначил классический портик с колоннадой. А потом то же самое в разрезе, со статуей в наосе.

— Я сделаю, господин! — склонился мастер, и эти слова я понял даже без перевода.

Анхер и впрямь оказался неглупым парнем. Он с лету понял, что такое акведук, замковый камень, и как с помощью арки облегчить вес конструкции. А еще сегодня утром я показал ему, как из вулканического песка, извести и морской воды делать бетонные блоки любой формы. А потом показал прялку с ножным приводом и модель водяного колеса. Мне кажется, я уже могу преспокойно отослать его ненаглядную Нефтер домой, и он этого даже не заметит. Он увлечен новым знанием.

А вот мне позарез нужен храм. Он сделает остров Сифнос священным, а меня — настоящим повелителем моря, признанным самими богами. Без этого я не смогу подняться над другими царями, которые с остервенением голодных волков рвали на куски остатки этого несчастного мира.

* * *

В то же самое время. Микены.

Феано пыталась сопротивляться, но приказ царя Менелая обсуждению не подлежал. При первых же признаках опасности юный царевич должен быть укрыт в цитадели Микен. И Феано вместе с ним, раз уж она его мать. Страшные времена наступили для царств Пелопоннеса. Как только самые сильные и храбрые ушли за море, на утлых лодчонках переплыли коринфский залив дикари-дорийцы и начали опустошать северо-запад. И вроде бы это далеко от Спарты, но, с другой стороны, что там того Пелопоннеса. До любого города пять дней пути. Как только в Спарту пошли беглецы из Арголиды и Аркадии, управляющий, оставшийся на хозяйстве, посадил Феано, маленького царевича и одну-единственную рабыню в повозку, запряженную ослами, дал в сопровождение два десятка воинов и отправил под защиту микенских стен. Возражений Феано никто даже слушать не стал.

Так она и оказалась здесь, во дворце, из которого с таким трудом сбежала. Надо сказать, приняли ее с холодком. Электра, бывшая хозяйка, только фыркнула презрительно и отвернулась. Царица же Клитемнестра и царевна Хрисотемида даже словом ее не удостоили, глядя на бывшую рабыню как на пустое место. Родственные связи с тираном Энеем для них не значили совершенно ничего. Приблудный дарданец в этом месте считался наглым, безмерно везучим выскочкой, которого скоро прихлопнут как муху. Так Феано осталась в оглушительной тишине одиночества. Для рабынь она была одной из них, неведомо как выбившейся в люди, а для знатных баб — невольницей, выкупленной родней и взятой из милости в наложницы. Рабыни ее ненавидели, а знатные дамы презирали, и Феано была готова выть от тоски. Да и этот дворец так пропитался болью и скорбью, что это ощущалось почти физически. Царица Клитемнестра каждый вечер выла в своих покоях, словно раненая волчица, и приносила одну жертву за другой, поминая убитую дочь.

Небольшая хитрость Феано не привела к тому результату, на который она рассчитывала. Царевна Ифигения приняла смерть на жертвенном камне, и ахейское войско все равно отправилось в поход. Правда, с большим опозданием, потому что впустую прождали критян, которые на войну так и не явились.

— Вот ведь незадача какая! — думала Феано, которая не испытывала ни малейших угрызений совести. Скорее ее расстраивал срыв собственных планов, чем гибель невинной Ифигении. Ну, подумаешь, какая-то смерть! И, во-первых, это не она девчонку на алтарь потащила. Ее собственный отец жизни лишил. А во-вторых, люди в этом дворце каждый день мрут. Кто будет убиваться по какой-нибудь рабыне, которая сорок лет сучила нить в царских мастерских? Да никто! Зароют в землю и забудут тут же. Или сожгут тело на костре, как на севере водится. Каменной гробницы и поминального пира уж точно не удостоят. Так размышляла Феано, валяясь в крошечной комнатушке, которую ей выделили от царских щедрот.