Шрифт:
— Следует тотчас уведомить об этом королевича, — произнес он. — Но как это случилось?.. Король был здоров…
Брюль тяжело вздохнул.
— Шестнадцатого мы прибыли в Варшаву, — тихо сказал он. — Дорога была ужасная, местами лежал снег, местами же грязь и лужи. Король был усталый, утомленный, но, увидав Варшаву, он оживился, и лицо его просияло. С половины дороги мы послали туда курьеров, и потому там успели приготовиться. Приняли нас великолепно, несмотря на ужасную погоду, пушки гремели, навстречу вышел полк мушкетеров. Карета остановилась перед крыльцом Саксонского дворца. Выходя из экипажа, король ударился ногой о ступень лестницы, тем самым местом, которое всегда его беспокоило и где Вейсс отнял палец. Мы увидали, как он побледнел и оперся на палку. К нему бросились двое пажей, и так мы проводили его в комнаты, где его ждало духовенство, сенаторы и дамы. Король тотчас же сел и потребовал от церемониймейстера, чтобы сократили прием, так как он чувствует себя очень утомленным. Лишь только мы вошли с ним в спальню, он велел тотчас же призвать Вейсса и врача, жалуясь на боль и ощущая в ноге как бы огонь и влагу. Когда разрезали сапог, оказалось, что он был наполнен кровью. Вейсс побледнел, нога уже распухла и посинела. Несмотря на это…
— Говори скорее, — сказал Сулковский. — Кто-нибудь может уведомить королевича о твоем прибытии.
Брюль приблизился к нему.
— Граф, — сказал он, — мне кажется, что прежде, чем предпринять что-нибудь, нам нужно поговорить. Королевич горячо любил отца, а это внезапное известие… Не следует ли приготовить его?..
— Приготовить? Но как?..
— Я того мнения, — тихо прошептал Брюль, — что нам ничего не следует предпринимать, не посоветовавшись с королевой и Гуарини.
Сулковский взглянул на него с плохо скрытым неудовольствием.
— Но мне кажется, что королевич в данном случае не нуждается ни в помощи королевы, ни в духовных утешениях исповедника.
— По моему мнению… — начал Брюль, смутившись немного и посмотрев на двери.
В это самое время они отворились и вошел падре Гуарини. Трудно было догадаться, откуда он узнал о прибытии Брюля. Он подошел к нему с лицом печальным, несмотря на его обыкновенное выражение, которое ему трудно было изменить. Он протянул руки. Брюль, пожалуй, поцеловал бы одну из них, если бы не было постороннего свидетеля, теперь же он подошел и, наклоняя голову, сказал:
— Король умер.
— Eviva il re! [23] — тихо отвечал Гуарини, поднимая глаза кверху. — Решения Господни премудры. Королевич знает уже?
— Нет еще, — сухо отвечал Сулковский, который посмотрел на патера не только не так покорно, как Брюль, но даже не особенно дружелюбно. Гуарини тоже, как бы нарочно, не обращался к нему.
— Я советую, — сказал Брюль, — не испытывать понапрасну чувствительность королевича, но прежде посоветоваться с королевой.
23
Да здравствует король!
Гуарини наклонил голову, а Сулковский незаметно пожал плечами и бросил на Брюля взгляд, выражающий неудовольствие.
— Идемте в таком случае к государыне, — тихо сказал он, — потому что нельзя терять ни минуты.
Брюль взглянул на свой дорожный костюм.
— Не могу же я так явиться к ней, — возразил он. — Ступайте вы, граф, с отцом Гуарини, а я в это время велю принести во дворец свое платье и переоденусь.
Сулковский молча согласился, падре Гуарини кивком головы тоже выразил свое согласие, и они направились к дверям. Брюль же, не будучи более в состоянии держаться на ногах, упал в кресло.
Довольно неохотно вышел Сулковский в сопровождении иезуита, оставляя Брюля, который закрыл лицо руками и глубоко задумался…
Но эта задумчивость и усталость продолжались очень недолго. Лишь только Сулковский и Гуарини исчезли в коридоре, Брюль быстро поднялся, подбежал к дверям и, отворив их, выглянул в переднюю.
Здесь стоял камердинер, как бы ожидая приказаний.
— Попросите мне пажа Берлепша, но только скорее.
Слуга быстро удалился, а минут пять спустя вбежал, запыхавшись, молодой мальчик в костюме пажа королевича.
Брюль, ожидавший у двери, положил ему руку на плечо.
— Берлепш, ты мне доверяешь, надеюсь; не спрашивай, как и зачем, и на собственную ответственность, понимаешь, на собственную ответственность, проболтайся о приезде Брюля. Но только живо! Если что-нибудь тебе помешает, то все пойдет к черту.
Расторопный мальчик взглянул в глаза говорившему, держась за ручку двери, не отвечая ни слова, вышел. Брюль на всякий случай сел у стола и закрыл лицо руками.
Невозмутимо тихо было кругом, и малейший шум заставлял его вздрагивать. Наверху быстро начали ходить, на лестнице послышались поспешные шаги, которые приближались к двери, и в комнату вошел еще довольно молодой мужчина, с красивым лицом, на котором были ясны следы сарказма и иронии. Он увидал Брюля и, как-то странно и иронически назвав его превосходительством, сказал:
— Его высочество королевич, случайно узнав о вашем приезде, желает, чтобы вы тотчас же принесли к нему депешу…
Брюль притворился смущенным.
— Но я не одет.
— Ступайте, в чем стоите.
— Это приказание его высочества?
— Именно.
Взглянув еще раз на свое дорожное платье, Брюль пошел как бы по принуждению, однако, он не мог скрыть отпечатавшегося на лице некоторого удовольствия.
Молча шли оба наверх.
Отворили дверь, и Брюль медленно вошел с такой выразительной печалью как на лице, так и во всей фигуре, что королевич, который еще курил трубку, выпустил ее из рук и быстро встал.