Внутри у меня все сжалось. Значит, мне предстоит этот цирк – выходить замуж снова и снова, пока не выполню свою "государственную обязанность"? Прекрасная перспектива!

Но вслух я ничего не сказала, лишь кивнула, сжав губы в тонкую линию. Арнольд, уловив мое настроение, слегка склонил голову – этот жест всегда предварял его осторожные возражения. Но на этот раз он лишь поднялся, аккуратно сложил письмо и вышел, оставив за собой легкий шлейф запаха пергамента и чернил.

Я осталась одна в просторной гостиной, где даже шелест дождя за окнами казался приглушенным. Роскошная мебель, дорогие гобелены, серебряные подсвечники – все это вдруг обрело какую-то зыбкую, ненастоящую сущность. Будто я сидела не в своем доме, а в искусно сделанной декорации.

Я сжала кулаки до боли, чувствуя, как заостренные ногти впиваются в нежную кожу ладоней. Не то чтобы я была категорически против самого института брака. Но… Всю свою земную жизнь я мечтала о браке по любви – о том волшебном моменте, когда двое, искренне любя друг друга, решают связать свои судьбы. Я представляла себе свадьбу на Земле: воздушное белое платье, дрожащие руки с букетом, теплый взгляд любимого человека. Браки по расчету, по принуждению – все это вызывало у меня отторжение. А теперь мне предстояло не просто выбрать жениха из возможного списка, но и родить от него наследника.

Никаких генетических анализов, никаких тестов на совместимость – просто: "Должен быть наследник". Точка.

– Чтоб вас всех, – прошептала я, устало проводя ладонями по лицу, оставляя на коже следы от слез, которых я даже не заметила. – С вашими дурацкими средневековыми порядками. Весь этот патриархальный ад…

Поднявшись с кресла, я подошла к высокому арочному окну, прижав горячий лоб к прохладному стеклу. В саду буйствовали розы – алые, как капли крови, белоснежные, как свадебное платье, и солнечно-желтые. Их терпкий аромат проникал сквозь щели старых рам, смешиваясь с медовым запахом горящих восковых свечей. Ветер играл с резными кленовыми листьями, будто перешептывался с ними на тайном языке. А я стояла, ощущая, как жесткие косточки корсета впиваются в ребра, а в ушах звенит от гнетущей тишины.

Где-то за окном залилась трелью птица – веселая, насмешливая. Даже природа здесь, кажется, была против меня. Или просто равнодушна к человеческим страданиям.

Внезапный стук в дверь вырвал меня из мрачных раздумий.

– Кто там? – резко спросила я, не скрывая раздражения в голосе.

Дверь бесшумно открылась, и на пороге появилась запыхавшаяся служанка. Ее рыжие кудри, выбившиеся из-под белоснежного чепца, образовали огненный ореол вокруг веснушчатого лица. Грудь быстро вздымалась, а в зеленых глазах читалось необычное возбуждение.

– Ваше сиятельство, к вам прибыли гости, – с почтительным поклоном доложила она, слегка запнувшись.

Видеть гостей в моем нынешнем состоянии было последним, чего мне хотелось. Но долг превыше личных переживаний. Я едва заметно кивнула:

– Сейчас спущусь.

Служанка склонилась еще ниже и поспешно ретировалась. Я еще несколько мгновений оставалась у окна, наблюдая, как ветер кружит опавшие лепестки роз по садовым дорожкам, затем глубоко вздохнула и направилась к выходу. Нужно было собраться, отвлечься от тягостных мыслей. Без юридической консультации Арнольда я все равно не могла принять решение. О предстоящем замужестве я подумаю завтра. А сегодня – только обязанности герцогини, только холодная вежливость и безупречные манеры.

В этом краю существовала давняя традиция, уходящая корнями в крестьянские обычаи – соседи победнее регулярно навещали более состоятельных землевладельцев. Это был не просто обычай, а целый социальный ритуал, отточенный поколениями. Богатые демонстрировали щедрость, бедные – почтение, и все вместе поддерживали видимость соседской гармонии. Как герцогиня, я была обязана соблюдать эти неписаные правила, хотя моей земной натуре они претили.

Сегодня моими незваными гостями оказалось многочисленное семейство барона Дартоса горт Хенайского. Десять человек ввалились в парадную залу, словно цыганский табор – шумные, пестрые, пахнущие дешевым парфюмом и конской сбруей.

Во главе процессии шествовал сам барон – дородный мужчина с бочкообразной грудью, утопающей в кружевном жабо, и пышными усами, напоминающими щетки для чистки бутылок. Его супруга, пухленькая дама с кукольным личиком, семенила рядом, то и дело поправляя свои искусно уложенные локоны, которые, несмотря на дорогу, сохраняли безупречную форму – видимо, благодаря килограммам воска, намазанного сверху.

За ними плелась незамужняя сестра баронессы – высохшая, как осенний лист, старушка в очках с толстыми линзами, отчего ее глаза казались неестественно увеличенными. Ее вечное выражение растерянности наводило на мысли о легком помешательстве.

Но главное "богатство" семьи составляли семеро детей – разновозрастная орда, от угловатого подростка до карапуза, еще не научившегося толком ходить. Они врывались в комнаты, как ураган – тихий мечтатель задумчиво трогал дорогие безделушки, озорной проказник уже норовил что-нибудь стащить, а младшие ревели в три горла.

За столом это мирное сборище преображалось в стаю голодных волков. Пироги с лесными ягодами, жареная дичь под травами, сладкие бисквиты – все исчезало в их ненасытных ртах с пугающей быстротой. Они ели методично, без разговоров, словно боялись, что еду отнимут. А насытившись, так же внезапно собирались и исчезали, оставляя после себя лишь крошки на скатерти и легкий запах лука в воздухе.