Во время войны во Фландрии д’Артаньян участвовал в осаде Барбура. Однажды, преследуя врагов, он вместе с пятью товарищами слишком приблизился к крепости; их обстреляли, и все, кроме д’Артаньяна, были убиты. Один из убитых очень интересовал дез Эссара, командира роты, который предложил кому-нибудь пойти и обыскать карманы покойного. Некий солдат вызвался выполнить это поручение. Приблизившись под выстрелами к трупу, он, чтобы не мешкать зря, стащил с него штаны и вернулся в траншею. Посмотрев то, что передал ему солдат, дез Эссар выглядел очень расстроенным. Д’Артаньян подумал сначала, что командир нашел письмо своей любовницы, но один из офицеров объяснил, что речь идет об очень близкой родственнице дез Эссара, «чье поведение для него почти так же важно, как если бы она была его женой».

Когда д'Артаньян вернулся в Париж, эта самая родственница дез Эссара пригласила его к себе и расспросила об обстоятельствах смерти того солдата. Д’Артаньян рассказал о письме, переданном дез Эсса-ру, но дама сказала, что, кроме письма, у убитого, который был ее возлюбленным, должен был быть ее портрет. По ее просьбе д'Артаньян поговорил с солдатом, обыскивавшем труп, и тот признался, что действительно в кармане убитого был портрет, и он до сих пор у него, но украшенную бриллиантами коробочку, в которой портрет хранился, он уже продал, а полученные деньги проел. Портрет же он легко уступил д’Артаньяну, и тот принес его своей новой знакомой. Но каково же было ее негодование, когда она увидела, что портрет не ее, а другой дамы, ее соперницы! Возмущенная, она высказала не слишком новую мысль, что все мужчины обманщики, а женщины — сумасшедшие, когда им верят. Д’Артаньян в ответ стал ее уверять — тоже не слишком оригинально, — что не все мужчины таковы и что есть совсем даже другие, которые хранят верность предмету любви — например, он сам; к тому же он выразил уверенность, что дама на портрете и вполовину не так прекрасна, как та, что находится перед ним.

Дама попросила его вновь встретиться с тем солдатом и спросить, не было ли на убитом другого портрета. Оказалось, что другой портрет действительно был, но в такой бедной коробочке, что тот и не подумал, что этот портрет может кого-то интересовать. Это и был портрет новой знакомой д’Артаньяна. Возвращая портрет владелице, д’Артаньян умолял оставить его ему, но дама была непреклонна, несмотря на уверения в любви. «Я действительно сделался столь влюбленным в нее, — вспоминал д’Артаньян, — что мне стало невозможным это скрывать. Я делал, однако, все от меня зависящее, и особенно по поводу дез Эссара, чья ревность была мне слишком хорошо известна, чтобы я мог в этом ему довериться.

Мое поведение необычайно понравилось этой Даме и гораздо больше послужило в мою пользу, чем все страстные слова, какие я только смог ей наговорить. Она позволила мне довольно часто видеть ее, и так как я делался все более влюбленным день ото дня, она сочла своим долгом воздать мне по справедливости из страха, как бы от чрезмерно строгого обращения со мной я не стал бы нескромен, уверив себя в собственном несчастье. Она потребовала от меня секрета, равного верности, сказав мне, что по соблюдению его она рассудит и о ней, поскольку, кто не был скромен, никогда не может быть верным».

Дама эта была замужем. Муж, за которого ее выдали родители против ее воли, не отличался ни красотой, ни статностью, и «его состояние заменяло ему достоинства. Так как крайне редко браки такого рода бывают удачными, особенно когда Дама немного склонна к галантности», д'Артаньян подозревал, что до него милостями этой Дамы пользовались отнюдь не только те двое, о которых он знал достоверно; к тому же он мечтал о выгодной женитьбе. Но пока, во всяком случае, он наслаждался любовью и был вполне удовлетворен своим положением.

Соперница нашей Дамы, чей портрет был найден у убитого солдата, была замужем за известным участником партии Сторонников, человеком чрезвычайно богатым. Между ней и знакомой д’Артаньяна издавна, еще со времен совместного пребывания в монастыре, существовало своеобразное соревнование в отношении любовников. Теперь жена Сторонника пожелала отбить у нашей Дамы и нового любовника, как она отбивала прежних. Она написала д’Артаньяну письмо, в котором вполне откровенно предлагала ему свои прелести и вдобавок туго набитый денежный сундук своего супруга и назначила свидание в Церкви Благодарения, куда обещала прийти с маленькой черно-белой собачкой на руках.

Получив письмо, д’Артаньян сначала решил, что его любовница сама его написала, чтобы испытать его чувства. Он показал ей письмо, и та была очень обрадована таким проявлением верности. Не посоветовавшись с д’Артаньяном, она сама отправилась в карете на свидание вместо него и, встретив в церкви соперницу, дала понять, что ею пренебрегли. «Не то, чтобы она ей что-нибудь сказала; они не разговаривали, а если бы они это и сделали, с теми чувствами, какие они испытывали одна к другой, я убежден, беседа была бы пикантна; но она неотрывно разглядывала соперницу глазами, полными презрения, и ее глаза сказали той столько же, сколько мог это сделать язык… В довершение она оказалась у кропильницы вместе с моей новой любовницей, и эта сказала ей насмешливым тоном, дабы лучше доказать той, что она была в курсе всего — если та привела с собой свою собачонку, чтобы подыскать ей маленького муженька, то она только напрасно потрудилась; муженек, кого она ей предназначила, не нашел ее достаточно красивой даже для того, чтобы просто принять во внимание. Бедная женщина даже растерялась от таких слов, хотя обычно ее язык был довольно хорошо подвешен».

Д’Артаньян сильно укорял возлюбленную за неосмотрительный поступок, по его Дама «не была светской особой самого большого рассудка», и потому все предостережения не шли ей впрок. В итоге жена Сторонника обошла ее с тыла: чтобы поближе подобраться к сопернице, она влюбила в себя ее мужа. «Так как он не был привычен ни к подобному расточительству, ни к тому, чтобы выслушивали его любезности. все должно было показаться ему подозрительным. Но поскольку, какие бы не имелись резоны жаловаться на природу, редко кто оценивает себя по справедливости, он сделался настолько слепым по своему собственному поводу, что поверил, будто вполне заслуживает удачи, предлагавшейся ему».