Другим важным видом хозяйственной деятельности у жителей халафского поселка Ярым-тепе-2 было скотоводство. Они разводили коров и быков, овец, коз и свиней. Во всяком случае, мы находили в семиметровой толще культурного слоя и кости домашних животных, и изображения некоторых из них в виде глиняных статуэток и скульптур. Были там и кости диких животных и птиц — газели, горного кабана, крупных дроф, гусей, рыб. Следовательно, немалую долю в рационе халафцев составляли продукты охоты и рыболовства. Не следует сбрасывать со счетов и собирательство диких трав, кореньев, грибов, плодов и семян.

Впрочем, эра собирательства в Синджарской долине отнюдь не ушла в прошлое. Ранней весной, в первые погожие дни, когда после обильных ливней степь одевается в красивый зеленый наряд, там появляются группы женщин и детей из ближайших деревушек и селений. Вооружившись короткими палками с острыми железными наконечниками, они пестрыми стайками бродят по полям и вади, густо поросшим травой и цветами, в поисках съедобных кореньев, трав и земляных грибов — чими. Собирают они и различные лекарственные травы.

В районе Ярым-тепе, где особенно много древних теллей и целых два вади, часто приезжают на машинах или приходят пешком на эту своеобразную грибную охоту даже жители города Телль-Афара. Трофеи этой охоты можно увидеть потом на шумных базарах многих иракских городов.

Стоит ли удивляться тому, что и наши рабочие в обеденное время в дополнение к своей скудной пище (лепешки, финики, лук) рвут прямо на склонах телли эти травы и едят их в неимоверном количестве.

Таким образом, жизнь древних халафских земледельцев нельзя назвать легкой. Все зыбкое равновесие их существования зависело от величины собранного урожая и поголовья домашних животных. Именно поэтому они с таким неподдельным усердием поклонялись природными стихиями, от которых, по их убеждению, зависело плодородие полей, а следовательно, и сама человеческая жизнь. Мы не раз находили при раскопках Ярым-тепе-2 крохотные, до блеска отполированные каменные топорики-амулеты, с помощью которых древние земледельцы пытались защищать себя от смертельных ударов стрел молний, посылаемых разгневанным богом грозы.

Но самым главным божеством, олицетворяющим плодоносящие силы природы, была у халафцев, бесспорно, богиня-мать. Она обычно изображалась (если не считать уникального флакона-скульптуры) в виде вполне земной, крепкой и полной женщины, с намеренно подчеркнутыми признаками пола.

Свои помыслы и чаяния древний земледелец запечатлел и в виде орнамента на глиняной посуде: волнистые линии и зигзаги — символ воды, ромбики и квадраты с точками внутри — засеянное поле, круг с лучами и точками вокруг — солнце, косые и вертикальные линии, как бы падающие сверху вниз, — потоки дождя, кресты, розетки, лепестки — символ цветущей растительности. Иногда на поверхности изящных халафских ваз встречаются изображения всевозможных зверей и птиц: грифов, нападающих на оленей, леопарда, грозно поднявшегося на задних лапах, большой, похожей на сазана рыбы, змеи — да еще какой! Настоящей царицы змей! Я был просто потрясен, когда среди грубых добытых за день черепков вдруг увидел фрагмент изящной чаши со светло-желтой гладкой поверхностью. На ней блестящей черной краской с удивительным реализмом была изображена мрачная фигура кобры с раздувшихся от гнева капюшоном. Не знаю, водились ли в этих местах шесть-семь тысячелетий назад настоящие кобры, но сейчас их, слава богу, здесь нет. Впрочем, других ядовитых рептилий, например щитомордника и гадюки степной, в Ярым-тепе хватает и в наши дни. И случайные встречи с ними не всегда кончаются для человека благополучно. Во всех окрестных деревушках вам расскажут немало поучительных историй о людях укушенных змеей и даже погибших от яда. Особенно много жертв среди непоседливых детей и подростков.

Стоит ли удивляться, что человек всегда ведет. здесь со змеями беспощадную борьбу, борьбу на уничтожение. Однажды я сам был свидетелем такого случая. У нас на раскопках рабочие откопали в заброшенной старой норе живую гюрзу — опаснейшую, ядовитую тварь, толстую, около метра длиной, с маленькой треугольной головкой. Стояла прохладная погода. И змея была какая-то вялая и неагрессивная. Рабочие, вооружившись лопатами и палками, столпились вокруг полусонной рептилии и для забавы стали довольно беззлобно тыкать ее со всех сторон — кто чем мог. И вдруг Аббас Бабанет, самый оборванный и тщедушный из всех наших земленосов, человек старый и больной, весь набычился, рассвирепел и, схватив острую штыковую лопату, буквально за несколько секунд изрубил змею на куски. Кто знает, может быть, в его роду тоже были укушенные змеей?

Конец — всему делу венец

Работы на Ярым-тепе-2 продолжались уже восьмой год. Все глубже уходили в толщу древнего холма строгие квадраты раскопов. Вот пройдено пять метров культурного слоя (если считать от вершины телля — так называемой нулевой точки), шесть, шесть с половиной, а находки все идут и идут, и притом какие находки! Нижние напластования холма — самые интересные для исследователя, ведь это начальная стадия в жизни древнего поселения. Именно здесь первые халафские колонисты заложили фундаменты своих домов и святилищ. Именно сюда, к материку, уходят и основания многих ям, хранящих на дне интереснейшие наборы наиболее древних вещей.

С большим нетерпением ждали все мы — и археологи, и рабочие — появления в раскопе материка — слоя земли, который не содержит следов человеческой деятельности. Наконец в 1975 году в одном из ре-сятиметровых квадратов нашего раскопа на глубине 680 сантиметров от вершины холма мы вышли на материк. И можно понять нашу общую радость, когда, словно с каравеллы первопроходцев эпохи Великих географических открытий, вдруг раздался громкий крик Халафа Джасима: «Джабалия, дохтур! Мия биль мия, аку джабалия!» (Материк, доктор! Несомненный материк!). Потом материк появился и на других участках. Работы на огромном, в 600 квадратных метров, раскопе явно близились к концу. Наконец-то итоги восьмилетних работ на халафском телле Ярым-тепе-2 предстали перед нами особенно внушительно и наглядно: пробита вся многометровая толща культурного слоя, и история одного безымянного земледельческого поселка на севере Месопотамии читалась теперь нами достаточно уверенно.

И если бы меня спросили тогда о наиболее сильном моем впечатлении от зрелища раскопанного телля, то я без колебаний ответил бы так: стабильность и преемственность в развитии культуры халафского поселка на всем протяжении его существования. А существовал он по меньшей мере два или три столетия. Большие толосы возводили всегда примерно на одной и том же месте, определенном традицией, так что если посмотреть на высокую стенку борта раскопа, то они образуют как бы единую колонку, незначительно отклоняясь в ту или иную сторону. Точно так же жители поселка совершали в одном определенном месте захоронения умерших детей, рыли хозяйственные ямы, возводили печи для обжига керамики. Налицо преемственность в формах и орнаментации керамики, домостроительства, ритуалах.