Но самое поразительное состоит в том, что очень близкий хозяйственно-бытовой уклад жизни мы можем и по сей день наблюдать в многочисленных мелких деревушках, окружавших наш телль в Ярым-тепе: здесь и сходные с древними глинобитные дома из сырцового кирпича, и куполообразные печи-тануры для выпечки хлеба, и отдельные приемы хозяйственной деятельности. Именно эта удивительная живучесть древних культурных традиций и позволяет нам сейчас совершить увлекательное путешествие во времени и с помощью ученых перекинуть невидимый мост в ту отдаленную эпоху, когда на туманном горизонте месопотамской доистории появились первые оседлые культуры земледельцев.

Хассуна и Халаф: проблема взаимосвязи

После того как археологи выявили и частично раскопали несколько памятников хассунской и халафской культур, возник вопрос об их соотношении во времени и пространстве. Собственно говоря, с самого начала считалось, что хассунские телли — более ранние, нежели халафские. Но точный их хронологический диапазон и взаимосвязи долго оставались неизвестными.

Наши работы в Ярым-тепе на холмах номер один и номер два отчетливо показали. что между Хассуной и Халафом не было никакой культурной преемственности. Налицо — полная и резкая смена одной, более ранней традиции (хассунской) другой — пришлой и чуждой (халафской). Эти различия проявляются и в разной по стилю керамике, в типах статуэток, в характере домостроительства (прямоугольные хассунские и круглые халафские жилища). Более того, на вершине холма Ярым-тепе-1 был обнаружен могильник халафского времени, с типично халафскими вещами. Естественно, что появиться там он мог только в том случае, если хассунское поселение было уже давно заброшено.

Позднее нам удалось обнаружить остатки небольшого хассунского телля под мощной толщей отложений холма Ярым-тепе-2. В 1976 году, когда наши работы на этом халафском поселении подходили к концу, в самой южной части раскопа на значительной глубине среди типично халафской керамики стали вдруг попадаться отдельные черепки хассунской глиняной посуды. Я тщательно фиксировал каждую такую находку, и вскоре картина прояснилась: все хассунские черепки были найдены на глубине от 540 сантиметров и ниже и только вдоль южной кромки раскопа. Далее счастливый случай позволил нам наткнуться на целую вымостку из крупных фрагментов хассунской керамики размерами примерно один метр на 70 сантиметров непосредственно в «предматериковом» нижнем слое. Это могло означать лишь одно: наш раскоп задел, вероятно, южную кромку более раннего хассунского холма сравнительно небольших размеров. И проверить данную идею можно было только с помощью дополнительных исследований.

Полевой сезон 1976 года подходил к концу. Через две недели нам предстоял отъезд на родину. И я решил сделать скачок на 25–30 метров к югу от основного раскопа и заложить там пробный шурф. Холм здесь уже почти заканчивался, и мощность культурного слоя составляла чуть более двух метров от поверхности до материка. Стратиграфические шурфы копаются археологами обычно «по штыкам», или по искусственным слоям, на высоту штыковой лопаты, то есть на 20–25 сантиметров. Верхние три штыка в моем шурфе содержали керамику нововавилонского и парфянского периода (VII век до н. э. — начало н. э.), потом пошел халафский материал. Первый хассунский черепок попался только в шестом штыке. С восьмого штыка Хассуна стала явно преобладать над Халафом. Потом мы наткнулись на довольно мощную стенку круглого здания (толоса), под которым шел тонкий слой, содержавший только хассунские находки. Итак, цепь доказательств сомкнулась. Наш многолюдный халафский поселок возник не на ровном и пустом месте. Его первые жители выбрали в духе чисто месопотамских традиций для закладки своих жилых домов небольшой холмик, стоявший на берегу ручья и скрывавший в своей глубине остатки скромного хассунского поселения.

Подойдя к краю раскопа и заглянув вниз, я замер от восторга и удивления. Столь обыденные в дневное время остатки глинобитных построек халафского поселка вдруг волшебным образом преобразились. Их стены отбрасывали теперь глубокие черные тени, а серебристый лунный свет придавал всей картине какой-то сказочный, почти нереальный вид. И жалкие руины показались мне призраками, посланцами былой жизни неведомого нам народа, его культуры. И все же в этом было что-то знакомое, общечеловеческое: ведь если европейская культура испытала на себе сильное (хотя и не прямое) воздействие месопотамской цивилизации, то истоки последней следует искать в Хассуне, Халафе и Убейде! И в полном соответствии с моим торжественно-восторженным настроением в памяти вдруг всплыли чеканные строфы брюсовских стихов:

Торжествен голос царственных развалин,

Но словно Стикс, струится черный Нил.

И диск луны, прекрасен и печален.

Свой вечный путь вершит над сном могил.

Но холм Ярым-тепе-2, раскопки которого были полностью завершены в 1976 году, — это лишь один из нескольких памятников древности, исследованных советскими археологами в Синджарской долине. Неподалеку находится более ранний телль — поселение Ярым-тепе-1, относящееся к хассунской культуре. Именно этот холм и был в течение многих лет главным объектом работ нашей экспедиции.

К западу от урочища Ярым-тепе найдены и раскопаны еще два интереснейших памятника ранних земледельцев Ирака — Телль-Сотто и Кьюль-тепе. Наконец, в 1978 году, в десяти километрах к северо-западу от нашего лагеря, на стыке предгорий и равнины, был обнаружен совершенно уникальный памятник докерамической эпохи — Телль-Магзалия, существовавший, по предварительным данным, в VIII–VII тысячелетиях до н. э. Именно в результате этих полевых исследований нам удалось воссоздать в общих чертах непрерывную цепь развития местных земледельческо-скотоводческих культур, от их начальных этапов (Магзалия, VIII тысячелетие до н. э.) и до порога цивилизации (убейдские слои телля Ярым-тепе-3, конец V–IV тысячелетие до н. э.). Об этом пойдет речь в следующей главе. Пока же следует сказать несколько слов об общем значении многолетних работ советской археологической экспедиции в Северной Месопотамии.

На главном перекрестке мировой археологии

«С представлением об Ираке, — писал академик Е. Н. Павловский, посетивший страну в 1943 году — невольно связываешь воспоминания юношеских лет, когда на бровках истории Месопотамия, ограниченная легендарными реками Тигром и Евфратом, трактовалась как колыбель человечества. Если такое утверждение исторически и недоказуемо, так как оно основывается только на верованиях и преданиях, то все же нельзя не испытать глубокого интереса и уважения к этой земле, которая в седой древности была центром человеческой культуры, где создавались и гибли сказочные царства, где почва напоена потом и кровью несчастных поколений, где созидались такие столицы мира; как Вавилон, где красовались невоссоздаваемые сады Семирамиды».