Шрифт:
«Орлик», сильно катаясь из стороны в сторону, быстро уходил влево. На мачте его висел флаг, означавший: «Не могу управляться».
— Здравствуйте! — удивленно проговорил Бахметьев. — Сигнальщик, семафор!
Но сигнальщик уже сам взобрался на крышу рубки и не спеша отмахивал флажком.
Вдалеке на рубке «Орлика» стояла крупная черная фигура — сам командир катера Дубов. Ярко-красные флажки в его руках быстро и отчетливо писали буквы семафора:
— Имею... повреждение... штуртроса...
— Интересно, — усмехнулся Лукьянов.
— Повреждение штуртроса? — повторил Бахметьев.
Он начинал понимать, что случилось, и не отрываясь следил за «Орликом» в бинокль.
— Присоединюсь... к дивизиону... по исправлении... командир... — закончил читать сигнальщик.
— Врет! — с внезапной яростью закричал Бахметьев. — С поврежденным штуртросом совсем не так шел бы!
Лукьянов засмеялся, и это было очень странно — смех так не шел к его темному лицу:
— Лихой моряк! Отлично управляется! И финские лайбы рядом!
Бахметьев опустил бинокль — от злости у него дрожали руки. Никаких сомнений больше не оставалось: лихой Дубов на глазах у всех собирался торговать с финнами. Какое для этого нужно было иметь нахальство!
— Сволочь! — с трудом выговорил он. — Предельная сволочь!
Но никакой бранью «Орлика» остановить было нельзя.
Лукьянов молчал. Опять хотел, чтобы начальник сам распорядился? Совершенно напрасно!
И команда молчала, и сигнальщик, присев на корточки, ждал, что прикажут ответить, и все смотрели на него, на своего начальника, а он не знал, что делать. Наконец не выдержал:
— Товарищ комиссар!
— Ладно, — ответил Лукьянов и повернулся к сигнальщику: — Пиши... Немедленно вступить в строй, иначе арестую... Комиссар.
И когда сигнальщик кончил передавать, «Орлик», сразу развернувшись, пошел на свое место.
— Вот и починили, — сказал Лукьянов.
6
Подойдя к кромке минного заграждения, дивизион по сигналу перестроился в строй уступа. Это наиболее удобный для траления строй: впереди идущий тральщик закрывает следующего краем своего трала, и, если все идет нормально, рискует на что-нибудь наскочить лишь головной.
По второму сигналу, застопорив моторы, приступили к постановке тралов. Дело это, вообще говоря, не слишком хитрое, но все же требует кое-какой опытности.
А именно опытности и не хватило ученику Кожину, временно исполняющему обязанности минера на «Орлике». Спустив трал за корму, он раньше времени махнул рукой командиру, и, когда тот дал ход, тралящая часть намоталась на правый винт.
— Стой! Стой! — закричал Кожин.
— Стоп! — подхватил еще кто-то, и командир катера Дубов, остановив моторы, длинно и круто выругался.
Снова «Орлик» вышел из строя, только на этот раз по-настоящему, и в результате получилось черт знает что. Всему дивизиону пришлось поднимать трала и, отойдя в сторону, ожидать, чем все это окончится.
Бахметьев на «Сторожевом» подошел к «Орлику» — осторожно, с носа, чтобы самому тоже не намотать трал на винты, и поднял мегафон:
— Что случилось?
Дубов был зол на все на свете и сдерживаться отнюдь не собирался. К тому же когда-то он был боцманом — высококвалифицированным мастером бранной словесности. А потому, размахивая кулаком над головой, он начал ругаться в бога, в богородицу, в тральную лебедку и еще во что-то. Кончить ему, однако, не дали.
— Молчать! — крикнул Бахметьев и так ударил мегафоном по рубке, что мегафон, точно бумажный, согнулся пополам. — Здесь вам не кабак, слышите?
— Есть! — неожиданно осев, ответил Дубов. На мгновение у него был жалкий и даже растерянный вид, но сразу же он снова выпрямился: — Не извольте беспокоиться, товарищ начальник, мигом все наладим.
Бахметьев поморщился: какие слова нашел, подлец! Те самые, которыми он когда-то угождал господам офицерам. Только что не назвал «ваше высокоблагородие». Мразь старорежимная!
И внезапно бывший гардемарин Морского корпуса и даже бывший мичман Василий Бахметьев почувствовал, что ненавидит слова «высокоблагородие» и «господа офицеры». Откуда у него могла взяться такая ненависть? Однако раздумывать над этим было некогда, и ровным голосом он приказал:
— Примите наши концы!
Когда концы были приняты и закреплены, он перебрался на «Орлика», прошел в корму и, держась за стойку поручня, как мог дальше перегнулся за борт.
Много увидеть ему не удалось. Ясно было одно: буйки почти подтянуло под корпус, а на одном из них был подрывной патрон, и это сулило неприятные возможности.