Очень большую ошибку совершили англичане. Они сперва сами пытали русского воина, а потом передали его туркам. И передача эта была недвусмысленной, османам конкретно сказали, что они должны сделать с русским стрелком.

Бриты просчитались, в том числе подумав и о том, что русское командование не узнает, кто такое зверство придумал, ошиблись они и в другом. Англичане рассчитывали на то, что русские бойцы ужаснутся от вида умирающего русского стрелка, распятого на кресте. Турками распятого. Нет. Среди простых солдат возникла устойчивая ненависть к врагу. Они приобрели дополнительную мотивацию и смысл в уничтожении противника, в необходимости полной отдачи при исполнении своего долга и приказов командования.

Большинство же русских офицеров находились в растерянных чувствах. Всё равно никак не уходило у офицерства понимание, что война — это не про благородство, проявляемое в отношении неприятеля. Война — это про уничтожение и подавление воли врага, достижение полной и безоговорочной победы.

Теперь же у многих и солдат, и офицеров был «Севастопольский листок» — военно-полевая газета на один лист бумаги, где описывались основные события обороны Севастополя, иногда случался и юмор, отмечались люди, которые эти события вершили. Готовился и целый журнал. «Севастопольские записки» должны были выйти аккурат на Рождество, через три дня. Все с нетерпением ждали, анонс уже прозвучал.

А пока в том, в третьем выпуске «Севастопольского листка», были приведены свидетельские показания одного из пленных англичан, который указывал, что именно британские офицеры требовали от турок подобных показательных казней над русским воином. Не получилось у англичан спрятаться за турецкое невежество и дикость. Ну и послание было, что за каждого русского распятого, умрет трое англичан. Не официальное, и только от Шабарина, но противник поверить должен.

— Готов! — сказал Елисей, выцеливая одну из фигурок, в скором времени появившуюся рядом с телами ранее убитых французов.

— Бах-бах-бах! — почти одновременно прозвучали три выстрела. Уже секунд через десять последовали ещё два.

— Отход! — скомандовал Елисей, начиная отползать со своей позиции к недалеко расположенным большим валунам.

Уже скоро вся группа, только немного пригнувшись, трусцой бежала в сторону русских позиций. Елисей может с точностью и без преувеличения доложить в штаб вольноопределяющегося корпуса Шабарина, что французы лишились пятерых человек, из которых двое были офицерами.

Вернувшись «со свободного поиска», как такую работу называл генерал-майор Алексей Петрович Шабарин, Елисею пришлось ещё постоять в очереди из пяти командиров других групп. Они также, согласно утверждённому графику, выходили на ночную охоту, а теперь обязаны были доложить о результатах.

Елисей и его группа теперь имеют отсыпной день, чтобы уже завтра пойти в очередной свободный поиск, но в этот раз днём, используя все возможные изобретения, помогающие стрелкам прятаться и не быть заметными даже в условиях ясной погоды.

Елисей знал, что за сутки враг теряет до пятидесяти своих бойцов только от таких вот стрелковых групп, командование одной из которых взял он на себя.

Сегодня утром, в предпраздничный день, началась инспекция моего корпуса. Теперь он получил официальное название «Первый вольноопределяющийся корпус».

Нет, факт проверки не был проявлением негатива по отношению ко мне и моим действиям. Скорее даже наоборот. Изучение опыта ведения боевых действий моим корпусом и явилось главной причиной, почему происходит инспекция.

Скорее, то, что происходило, можно было бы назвать семинаром, конференцией. Ведь, только вчера прибывший в Севастополь генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельван, решил сразу же рьяно взяться за вопрос изучения всего опыта обороны Севастополя. Учитывая то, что большая часть операций, пусть и далеко не всегда успешных, были совершены моими людьми, — это вполне прагматичный и мудрый подход — изучить успешный опыт ведения боевых действий.

Сельвана интересовало все. Он, получив назначение, быстро прибыл в Севастополь. Да, он подтвердил, что мы друзья, даже извинился все все, что будет. А потом начал… Был тот момент, когда я понимал: все правильно делает. Но все равно хотелось нахрен послать.

А потом, у меня же в штабе, Сельван созвал Военный Совет.

— Господин генерал-майор, почему вы не используете пушки собственной конструкции в должной мере? Вот здесь и здесь, — Сельван указал на места на карте, разложенной на огромном столе. — Орудия могут добивать до вражеских позиций.

Нет, генерал-лейтенант Сельван не упрекал меня в бездействии. Он искренне интересовался, почему я, явно будучи прекрасно осведомлённым о том, какими техническими характеристиками обладают созданные при моём участии орудия, не уничтожают ряд вражеских позиций. Ведь я мог бы поставить всего три орудия напротив позиций противника и методично сметать их «шабаринками».

— Прикажете, ваше превосходительство, непременно буду это делать. Но имею соображения, что неприятелю нельзя показывать все наши возможности. Они и так должны быть в растерянности. С одной стороны, когда была устроена засада на вражескую кавалерию, то дальнобойные орудия были использованы почти в полной мере. Но у неприятеля должен возникать вопрос, почему мы это не делаем сейчас, не сносим их оборонительные укрепления, которые должны попадать в зону обстрела, — объяснил я свои соображения. — Пусть враг будет удивлен после, когда это будет более всего необходимо.