– Но почему? – срывающимся на крик голосом спросила я.

– Тише, – попросила она.

– Он прекрасно жил, – возразила я. – Мы любили его. Для него сделали пандусы, и специальную ванну, и всякие прочие приспособления. – Уже заканчивая эту фразу, я осознала, насколько наивны и слабы мои доводы, но упрямо повторила: – Мы любили его. Разве ему этого было недостаточно?

– Его тело стало ужасной тюрьмой для него, – сказала она. – Он хорошо скрывал это от тебя. Скрывал многочисленные мелкие потери. Унижения. Он боялся той стадии, к которой подошла его болезнь. Боялся стать невыносимой обузой. Ему хотелось освободиться от такой жизни.

– Ничего он не боялся! – возразила я.

– Естественно, боялся, – спокойно повторила она. – Он же человек. Но ты знаешь, одного он действительно не боялся, ни капельки не боялся.

– Чего?

– Смерти.

– Я могла бы всю жизнь заботиться о нем, – сказала я.

– Он не хотел этого. Не хотел, чтобы о нем вечно приходилось заботиться.

– Поэтому она и помогла ему умереть, – заключила я, вновь возмущенно вспомнив о Норе. – Не важно, хотел он умереть или нет. Ей не следовало…

– Молли! – резко прервала меня Амалия и до боли сжала мою руку. – Она никогда не сделала бы этого. И жестоко с твоей стороны так думать о ней.

Я вырвалась от нее.

– Почему ты не хочешь поверить мне? – спросила я. – Те таблетки были…

– Да дело вовсе не в таблетках! – Она поднялась на ноги и посмотрела на меня сверху вниз, и впервые за всю свою жизнь я почувствовала, что ей надоело слушать меня. Почувствовала, что ей как будто тошно даже смотреть на меня.

– Я вообще не понимаю, с какой стати ты зациклилась на каких-то таблетках, – устало добавила она.

– Тебе просто не хочется мне поверить, – опять возразила я.

– Потому что это невероятная глупость. Как могла ты додуматься до того, что Нора способна на нечто подобное?

– Она рада, что он умер. Она сама говорила мне, что надо позволить ему умереть спокойно. Она обрадовалась…

– Прекрати! – Амалия опять заплакала, закрыв рукой глаза. – Возможно, Молли, ей стало легче от того, что он наконец обрел покой, – сквозь слезы произнесла она. – Но это совершенно не означает, что она хоть как-то помогла ему достичь этого.

Я не знала, что еще сказать. Амалия никогда не поверит мне.

– И я больше не желаю слышать об этом ни слова, – сказала она. – Твои домыслы просто безобразны. Как ты думаешь, что почувствовал бы твой отец, услышав, как ты обвиняешь Нору в чем-то подобном?

Я изумленно посмотрела на нее. Кто эта женщина? Сегодня все совершенно изменились. Нора. Расселл. Амалия. Может, и я тоже стала другой. «Горе может свести тебя с ума…»

– Мне необходимо немного полежать, – внезапно сказала Амалия, вытирая слезы со щек. – Ты можешь оставаться здесь, если хочешь, или… – Она не закончила фразы, но махнула рукой с таким видом, будто ее не волновало, что я буду делать.

Дойдя до коридора, она остановилась и, обернувшись, посмотрела на меня.

– Тебе хочется вернуть его, – уже спокойнее произнесла она. – И я понимаю, что твоя злость на Нору является попыткой отгородиться от чувства потери. Но, Молли, тебе нужно прочувствовать ее, – мягко произнесла она. – Просто прочувствовать.

Она удалилась, а я осталась сидеть на подушках, спиной прислонившись к витражной стене. Мне совсем не понравилось то, как она говорила со мной. Я всегда могла положиться на нее, зная, что она выслушает меня, что она любит меня, несмотря ни на что. Но сегодня она отгородилась от меня.

Я закрыла глаза и попыталась сделать то, что она сказала. «Прочувствовать эту потерю». Но мои чувства беспорядочно метались между образами раздавленного пенала на полу спальни, таблеток, лежавших в кармане форменной куртки матери, и тем, как она предложила мне прошедшей ночью остаться с папой: «Ты можешь помочь мне проводить его».

Продолжая сидеть на подушках, я начала размышлять. Если бы я не сбежала на свидание, если бы я вообще осталась дома, смогла бы я спасти его? Смогла бы вовремя вызвать Скорую?

Смогла бы я помешать своей матери отнять жизнь у моего отца?

Несмотря ни на что, следующие несколько дней все в основном оставили меня в покое. Правда, Нора заходила ко мне в комнату как минимум дважды в день. Она приносила мне еду, к которой я едва притрагивалась, и я быстро избавлялась от нее, игнорируя все, что она говорила. За эти несколько дней я перестала называть ее «мамой». Отныне она навсегда останется для меня только «Норой», и я буду произносить ее имя исключительно равнодушным тоном, сознательно отгораживаясь от нее. Так я могла причинить ей боль, это было единственное имевшееся в моем распоряжении оружие.