Партизанские отряды возникали тогда в разных местах, росло число стихийных выступлений. Все это рождало надежду на подъем всенародной борьбы, на новый взлет революции. В одном из сентябрьских номеров газеты «Пролетарий» В. И. Ленин печатает статью «Партизанская война», которая призывает партийные комитеты возглавить это движение, придать ему организованный характер: «Распространение „партизанской“ борьбы именно после декабря, связь ее с обострением не только экономического, но и политического кризиса несомненны» [30] .

С каждым днем растет отряд Александра Лбова. Но и пермская полиция не дремлет: охранное отделение усиливает свою деятельность, широко прибегает к провокации и шпионажу. Она вербует предателей и среди «лесных братьев», и среди пермских социал-демократов. В один из июньских дней 1906 года по доносу провокатора Вотинова был арестован почти весь Пермский комитет РСДРП во главе с его руководителем Яковом Свердловым…

Не правда ли, отчасти знакомая ситуация? Да, она еще раньше описана в гайдаровском рассказе «Провокатор», опубликованном в «Звезде» 29 ноября 1925 года. Став главою повести, этот рассказ мог бы многое объяснить и в поведении Лбова. Но возвращаться к сказанному, повторяться, тем более в одной и той же газете, не очень хорошо. Постоянный читатель «Звезды» прочел тогда и то, и другое. При настоящей публикации повести малоизвестный рассказ Гайдара впервые включен в нее как отдельная главка, конечно же, с соответствующим комментарием.

Итак, связь с большевиками после ареста Свердлова прерывается. Стольников тяжело заболел, а комитетчики — в башне губернской тюрьмы. Зато полиция и черносотенцы свирепствуют: пытки, истязания, убийства в застенках сочетаются с засадами и обысками в домах мотовилихинцев, ночными обстрелами. От жандармских побоев умер отец Лбова, пыткам подвергается и мать. О жене Елизавете Штенниковой в найденной биографии Лбова сказано: «Сколько она ради меня, решительно ни в чем не повинная, перенесла оскорблений, унижений, побоев, а всего хуже — была стражниками изнасилована» [31] .

В ответ на все это усиливаются террористические акты и экспроприации со стороны лбовцев. Удержать их вожака от некоторых выступлений уже невозможно, да и некому.

Копившаяся долгие годы до конца не осознанная классовая ненависть выплескивается наружу. Человек смелый и гордый, Лбов, по словам Гайдара, всю свою ненависть к «сторожевым собакам самодержавия» вкладывает в «холодное дуло своего бессменного маузера». Боевики не захотели покориться ярму, не обнажив еще раз меча.

Аркадий Гайдар показывает в повести эту ситуацию на многих красноречивых примерах и сам увлекается «огневыми минутами» в жизни Лбова и его товарищей. Их смелые операции живо напоминают бывшему комполка Голикову действия партизан времен гражданской войны. Стремительные и точные сцены боевых схваток начертаны быстрым и умелым пером. Эти эпизоды удаются молодому писателю лучше всего. Несколько иначе выглядят сцены, изображающие людей по другую сторону баррикады: в них нет той энергии и стремительности в движениях, образе мыслей. Эти люди слабовольные, с раздвоенной душой и чуть-чуть глуповатые.

Конечно, такое изображение людей из лагеря противника отчасти снижало показ всей глубины идейного столкновения героев. Но тут надо понять и психологию самого Гайдара, еще совсем недавно покинувшего залитые кровью поля сражений. В неостывшей душе его огнем пылала та же ненависть к врагу, что и у Лбова. При всем желании Гайдар не мог философски спокойно и одинаково внимательно изучить обе стороны: не мог он ни встать между ними, ни подняться высоко над ними. Время для этого еще не пришло. Потому с первых строк своей повести молодой писатель открыто становится на сторону тех, кто вышел строить висимскую баррикаду. Да и не знал никакой иной жизни Гайдар: с царскими чиновниками, офицерами и их отпрысками не был знаком, а если и сталкивался в гражданскую, то лишь как с врагами, раскрывать свою душу им было ни к чему. Да и разговор с ними был короткий. В отрывке из поэмы «Пулеметная пурга», написанном в Перми, Гайдар передает стиль такого общения:

Моральный облик Александра Лбова был сильным оружием. Это сознавала полиция, стремившаяся во что бы то ни стало принизить личность партизанского вожака, втоптать его имя в грязь. Все самые мерзкие преступления полиция приписывала ему. Это была гнусная тактика коварного врага, отмечал Гайдар в повести. И всей своей повестью доказывал: «Лбов ничего не жалел для победы, ставил свою собственную жизнь ни во что. Сам он, как совершенно верно гласила народная молва, никогда не пил водки и не курил, беспощадно расправлялся с теми, кто был склонен к грабежу и наживе».

Не вина, а беда Лбова, что в его отряде оказалось потом немало деклассированных элементов, преследующих иные цели, чем их вожак. Отсюда разногласия в тактике, недисциплинированность и распад созданного было отряда на ряд мелких групп, почти целиком погибших в неравных схватках с врагами. И это видел и сознавал Гайдар. Трагичность положения Лбова усугублялась тем, что в конце концов надежды на новый подъем революции не оправдались. Местные социал-демократы, сначала стремившиеся подчинить Лбова своему влиянию, со временем отмежевываются от него. Зато все заметнее растет влияние на Лбова уральских социалистов-революционеров.

Однако общая революционная ситуация меняется не сразу. На протяжении почти двух с лишним лет революции вооруженная борьба пролетариата, а значит, и организованные, и даже стихийные партизанские действия многим тогда еще не казались совершенно безысходными. Речь пермского депутата II Государственной думы большевика Алексея Шпагина во время его проводов в Петербург 14 февраля 1907 года заканчивалась призывом к оружию. Через день Пермский комитет РСДРП посвятил этому событию специальную листовку. В ней также содержался лозунг: «Да здравствует вооруженное восстание всего народа!» [33] .