Уволившись из полиции, я думал, что больше никогда не стану полицейским. Впрочем, я им и не стал. А вот снова оказаться на службе, расследовать преступления и ловить преступников - пришлось.
Наверное, кто-то там, наверху, решил, что я их слишком мало поймал...
Глава 1
— Товарищ поручик! Товарищ поручик!
Очень странно, подумал я. «Товарищ» — это обращение коммунистов друг к другу, во времена СССР актуальное, но сейчас сохранившееся разве что в российской армии, да у нас, в полиции. Как не пытались ввести обращение «господин полицейский». Но в российской полиции, да и в армии, нет звания «поручик». И вообще, поручик — это что-то старорежимное, дореволюционное, царское… Что-то, категорически не любимое коммунистами. То есть, обращение «товарищ поручик» — сочетание несочетаемого, оксюморон.
Может быть, лениво продолжал рассуждать я, чуть морщась от головной боли, которая почему-то начала сверлить мой череп, это и не обращение вовсе? Может, это призыв: «Товарищ, поручик!». В смысле, товарищ, смотри, поручик идет, целься лучше, а то опять промажешь, тетеря. Или, товарищ, поручик, работай лучше, а то как вдарит плеткой.
— Товарищ поручик!
С некоторой неохотой я осознал две вещи: боль не просто не прекращается, она решила захватить новые территории и, скользнув по правому виску, принялась тискать плечо. А, да, и второе: тот, чей голос сверлит мою и без того пострадавшую голову, не просто зовет какого-то поручика.
Он обращается ко мне.
Я открыл глаза.
Автобус. Вокруг меня. В смысле, я сижу в автобусе, плотно прижавшись правым плечом к стеклу.
И, знаете ли — это был ОЧЕНЬ странный автобус.
Во-первых, в нем никого не было. Кроме меня и еще одного человека. Во-вторых — в окнах автобуса были разные времена дня: с левой стороны ярко заливало голубизной и золотом дневное жаркое солнце, а с правой — чернела ночь.
Но самым странным был тот, второй человек, который настойчиво звал меня.
Он стоял передо мной. На стене автобуса. Параллельно полу.
Люди так не умеют.
— Товарищ поручик… — полным отчаяния голосом произнес предположительно нечеловек, — Вставайте…
Нечеловек, стоящий на стене, очень уж походил на человека: белая рубашка, с закатанными рукавами, легкая небритость, усталое лицо мужика лет пятидесяти… Настолько походил, что мой мозг, наконец, решил перестать издеваться надо мной и повернул картинку перед моими глазами.
Автобус вовсе не стоит. Он лежит на боку. В окнах рядом со мной — никакая не ночь, а земля, даже, я бы сказал — трава. Просто в первый момент, из-за контраста с яркими левыми окнами, мне показалось, что справа — темнота. И я вовсе не сижу в кресле, а лежу на боку, крепко приложившись плечом. И, судя по боли, а также по тому, то мне за шиворот что-то течет — я еще и основательно ударился головой.
Какой отсюда следует вывод?
Авария.
Я нахожусь в автобусе, попавшем в аварию.
Транспортные средства, попавшие в аварию, имеет обыкновение загораться.
Наверное, мне следует послушаться незнакомого мне гражданина в белой рубашке и покинуть аварийное транспортное средство, чтобы сохранить свое здоровье, а, в случае наиболее негативного исхода — и жизнь.
Совершенно логичный вывод.
В этом логичном выводе все равно было что-то неправильное, но я решил отложить выяснение того, что именно, для более подходящих обстоятельств.
Поднявшись на ноги, для чего пришлось хитрым образом изогнуться, чтобы протиснуться в щель между сиденьями, я мысленно проклял конструкторов «икарусов» — как будто нельзя было сделать межсиденное пространство пошире…
«Икарус»? Сто лет их не видал. А этот, смотри-ка, как новенький.
— Пойдемте быстрее, — поторопил меня незнакомец и шагнул к лобовому стек… а, нет, к тому месту, где раньше было лобовое стекло. Сейчас там блестели россыпью бриллиантов осколки триплекса.
Накинув на голову фуражку, я шагнул вперед… Оглянулся, быстро зафиксировав взглядом интерьер салона. Кремовые шторки, ворсистые синие сиденья, между которым видны брошенные пассажирами сумки, куртки, одеяла…
Одеяло?
Синее, шерстяное, оно сливалось с сиденьями, между которыми лежало, так, что его трудно было заметить. Но я заметил. Было в этом одеяле что-то неправильное, как-то неправильно располагалась на нем складка, как будто…
Как будто…
Преодолевая головную боль, непрекращающийся звон в ушах и тошноту, я развернулся и шагнул внутрь салона. Под ногой лопнуло стекло.
— Товарищ поручик! — взвыл незнакомец, уже успевший выбраться наружу и теперь заглядывающий внутрь автобуса.
Голова закружилась, меня повело в бок, но я все же добрался до загадочного одеяла, наклонился — боль ахнула меня так, что я чуть не упал — и сдвинул его в сторону.
Точно.
Из-под него торчала нога. В беленькой туфельке.
Девочка. Без сознания.
Охнув, я приподнял девчонку — хорошо тебя родители кормили, однако… — и зашагал к светящемуся выходу, хрустя раздавленными стеклами.
Наверное, мой выход был эпичен: твердой походкой — только бы не стошнить, только бы не стошнить… — со спасенной девушкой на руках…