Шрифт:
Тишина становится неловкой.
Потом мама Марика говорит:
– Далия, спасибо, что присмотрели за Марком.
Она так и говорит: за Марком. Такого варианта в записке Марика не предусмотрено, и Далия не сразу понимает, что речь о нём.
Следует что-то сказать, но Далия боится. Если нарушить эту тишину, вечер закончится. Они уйдут, и она снова останется наедине с собой.
– Я купила сегодня неплохой дарджилинг. Как вы к нему относитесь?
Далия понятия не имеет, что такое дарджилинг, но понимает, что относится к нему хорошо. Просто отлично.
В открытую форточку залетают снежинки.
Марик молча, с покорностью политзаключённого, доел почти весь суп и был отправлен спать.
Мама Марика, Вика, нервно курит длинную тонкую сигарету и говорит.
Далия пьёт чай и слушает.
Далия думает, что эта кухня очень подходит своей хозяйке. Здесь всё такое новое, белое и блестящее.
Невозможно смотреть.
Потом она видит связку грибов на стене. И это – как записка от бабушки. Что-то живое и человечное посреди стерильной белизны.
Вика говорит:
– Он стал совсем таким же, какой была мама. Знаете, она несла в дом всякую потерявшуюся живность. Выхаживала, отогревала. Людей тоже. Как будто чувствовала. Не уверена, что вы поймёте.
Потом Вика говорит:
– Я вас не виню. Отказать Марку невозможно. С ним справлялась только моя мама.
Далия молчит, но от неё, кажется, и не требуется никаких реплик. Она пытается понять, знает ли эта женщина, что её сын сейчас притаился за дверью и подслушивает. Не может не подслушивать, если она хоть что-то поняла о Марике за этот вечер.
– Он очень тяжело переживает её смерть.
(Нет, но я очень хотел бы, думает Марик. Он сидит в коридоре на полу, прижавшись щекой к кухонной двери. На нём пижама с котятами и зайцами.)
Вика говорит:
– Чего-то подобного следовало ожидать. Марк не принимает Игоря. Не пускает его в свой круг.
Далия думает: «не принимает» – это ещё очень мягко сказано.
Вика говорит:
– Слишком много потрясений для одной осени. Мы с Игорем собирались пожениться, Марк не сказал? Теперь пришлось отложить. Предрассудки, конечно. Её уже не вернуть.
Далия думает: я не могу её осуждать. Не могу, потому что слишком хорошо её понимаю.
Далия ещё помнит, как это бывает, когда любишь кого-то. Когда весь остальной мир и все его мелкие и крупные детали кажутся незначительными и неважными.
Вика говорит:
– Вы не знаете, что ему там понадобилось? У Игоря?
– Почему вы не спросите у него самого?
– Вы пробовали у него что-то спрашивать?
Далия думает, что большого вреда не будет, если она скажет. По выражению лица этой женщины понятно, что она готова к любой правде. К тому, например, что Марик задумал убийство или похищение. Она бы не удивилась.
– Он хотел найти какую-то шкатулку. Почему-то решил, что она спрятана в номере.
– О господи!
Парадоксальным образом Вика становится похожа на папу из мультфильма про Карлсона. Далия ждёт, что она скажет ещё что-нибудь вроде «спокойствие, только спокойствие». Но Вика ничего такого не говорит. Тушит сигарету, открывает балконную дверь, выставляет пепельницу наружу. Закрывает балконную дверь. Говорит:
– Марк, принеси мою сумку.
Из чего становится понятно, что она всё-таки неплохо знает своего сына.
В коридоре слышен топот босых ног. Вика говорит:
– Я одного не понимаю: как он узнал? Он ведь никогда ни о чём не спрашивает. Но всегда всё знает.
Входит Марик. Сумку (огромную, кожаную, шахматной расцветки – абсолютно женскую; Далия никогда бы такую не купила) он осторожно несёт в вытянутых руках, как будто это не сумка, а тикающая бомба, которая может взорваться от любого неверного движения.
Вика нервно роется в сумке, поочерёдно выкладывает на стол кошелёк, ключи, очки, какую-то книгу, набор отвёрток, косметичку, несколько шариковых ручек, блокнот. И наконец, шкатулку.
– Она действительно была у Игоря, – поясняет Вика. – Он отвозил её в мастерскую, чтобы починить завод.
– Он не заводил её? – перебивает Марик.
– Полагаю, что нет.
– Это простой вопрос: заводил или нет?
– Я специально предупредила его, чтобы ни в коем случае не заводил.
Кажется, такой ответ Марика устраивает. Он прижимает шкатулку к груди, точно котёнка, и делает шаг к двери.
– Ты ничего не хочешь сказать?
– А что я должен сказать?
– Игорь неделю искал мастера, который согласится наладить механизм строго в его присутствии, чтобы Игорь мог убедиться, что никто не станет слушать твой драгоценный полонез.