— Христос Воскресе! — машинально произнесла все еще не опомнившаяся Храброва.

— Воистину Воскресе! — набожно ответил Сергей Прохорович.

Они похристосовались.

Затем он перецеловал детей, обещав им прислать на другой день по яйцу, снова объяснил Храбровой, какие деньги он привез ей, и, пожелав ей счастья, уехал.

— Христос Воскресе! — встретили его дома жена, дети и собравшиеся гости.

— А мы заждались тебя, — сказала супруга. — Куда это ты ездил ночью?

Сергей Прохорович в коротких словах передал причины и цель своего отъезда.

— Зато теперь я могу спокойно и нелицемерно ответить вам: Воистину Воскресе! — закончил он свой рассказ и начал христосоваться с семьей и гостями.

1898

Николай Гейнце (1852–1913)

Прощёное воскресенье. Из личных воспоминаний

— Доброе слово, в час сказанное, — сила, государь мой, великая сила.

Так сказал между прочим наш приходской священник отец Алексей, когда, после обедни, в воскресенье, я по обыкновению зашел напиться чаю к гостеприимному пастырю и к не менее радушной его хозяйке — матушке-попадье Марье Андреевне.

Перед нами дымились уже не первые стаканы душистой китайской влаги, и мы основательно успели отдать должную честь разным «яствам и питиям», большею частью домашнего приготовления, собственноручного или под наблюдением матушки-попадьи, от которых буквально ломился стол со стоявшим на нем свистевшим и пыхтевшим внушительных размеров самоваром, вычищенным до блеска червонного золота.

Отец Алексей был свежий и бодрый старик лет шестидесяти, с умным и добродушным, открытым лицом — весьма редко встречающееся соединение.

Около двадцати лет служил он все в одном и том же богатом петербургском купеческом приходе и был положительно боготворим своими духовными детьми, привлекая их и своевременною строгостью, и своевременным словом утешения, и добродушно-веселым нравом во благовремении.

Господь благословил его двумя, как принято называть, «красными» детками: сыном и дочерью. Первый учился в университете и жил отдельно от отца, а вторая была замужем за одним из московских присяжных поверенных.

Отдельная жизнь сына была далеко не результатом натянутых отношений с отцом. Напротив, отец Алексей сам настоял на этом, не желая стеснять молодого человека, избравшего себе иную, светскую дорогу.

— Сами были молоды, сами были студентами, хоть и духовными, а бывало, к товарищу, что в родительском доме живет, на канате не затащут. И сидит он, горемычный, сиднем один, или сам из-под крова родительского убежит; а для молодежи обмен мыслей — первое дело. В спорах они и развиваются… Ну, покутят там, Бог с ними, все мы люди, все мы человеки. А зато ума друг от друга набираются… Ко мне придет — милости просим, значит, по доброй воле с отцом-стариком побеседовать желание возымел, — говаривал отец Алексей, когда заходил разговор о его сыне.

Таким образом, он жил лишь вдвоем с женою, почтенною старушкою, такою же, как и он, свежею, бодрою и веселою, в маленьком флигеле его собственного дома, стоявшем в глубине его обширного двора и окруженном небольшим садиком с выкрашенной яркою зеленою краскою решеткою — уютном гнездышке двух состарившихся голубков, каковыми, несомненно, представлялась всякому эта примерная супружеская чета.

В маленькой уютной столовой этого-то флигелька и шел тот разговор за чаем, который служит предметом настоящего рассказа.

Было это лет десять тому назад, в последнее воскресенье на Масленице, именуемое Прощеным.

Темою разговора была только что произнесенная отцом Алексеем проповедь на тезисы молитвы Господней: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим».

Отец Алексей был один из выдающихся петербургских проповедников.

Основная идея этой проповеди была та, что мало испросить прощенье у ближнего на словах, надо заслужить это прощенье и делом, и словом, и помышлением и, главное, самому безусловно, непоколебимо, с чистым сердцем, простить врагов своих. «Якоже и мы оставляем должником нашим» — таково условное обращение к Богу Отцу, предписанное нам словом Бога Сына.

Проповедь эта, произнесенная с тою силою и рельефною картинностью, которыми отличалась речь отца Алексея, произвела на слушателей потрясающее впечатление. Я был положительно растроган до глубины души и рассыпался в искренних восторженных похвалах проповеднику.

— Не в картинности и витиеватости сила нашего «духовного» слова, — скромно остановил меня отец Алексей, — а в удаче и счастье найти среди слушателей хоть единую душу, куда навеки западет сказанное слово, и исполнится на ней слово Евангелия: «А иное семя упало на добрую почву и дало плод». Доброе слово, в час сказанное, — сила, государь мой, великая сила!