Он показал соответствующий документ:

— Вы начали набор рабочих в декабре, а мы узнали об этом только сейчас!

— Мистер Донован, это соглашение касается предприятий-членов Ассоциации производителей. Я не являюсь членом данной организации, — возразил я.

— Но вы обязаны стать членом! — воскликнул Донован. — Любое текстильное предприятие штата автоматически подпадает под юрисдикцию Ассоциации!

Роткопф спокойно отпил кофе:

— Фрэнк, позвольте уточнить правовые аспекты. Мистер Стерлинг формально прав, членство в Ассоциации добровольное.

— Но традиции! Профессиональная солидарность! — Донован размахивал руками. — Нельзя просто игнорировать установленные процедуры!

Роткопф внимательно наблюдал за происходящим.

— Мистер Донован, — продолжил я, — какие конкретные действия вы предлагаете для урегулирования ситуации?

— Первое — официальное вступление в Ассоциацию производителей. Второе — ретроактивное согласование всех кадровых решений с профсоюзными представителями. Третье — выплата штрафа за процедурные нарушения.

— Каков размер штрафа? — поинтересовался я.

— Пять тысяч долларов, — ответил Донован. — Плюс обязательства по будущему сотрудничеству с профсоюзом.

Роткопф кашлянул:

— Фрэнк, не кажется ли тебе, что пять тысяч это чрезмерно? Учитывая обстоятельства…

— Сэм, закон есть закон! — отрезал Донован. — Нарушения должны быть наказаны!

В кабинете повисла напряженная тишина. Я понимал, что Роткопф пытается подать мне знаки, но Донован настроен непримиримо.

— Господа, — сказал я наконец, — мне нужно время обдумать ваши требования. Можем ли мы отложить решение?

— Да, но ненадолго! — заявил Донован. — Не то мы будем вынуждены обратиться в Департамент труда штата.

Профсоюзные деятели вышли из кабинета, чтобы осмотреть фабрику, но Роткопф задержался под предлогом проверки производственных документов.

— Мистер Стерлинг, — сказал он, когда мы остались в цехе вдвоем, — можно поговорить конфиденциально?

Я кивнул О’Мэлли и Винни, и тот отошел к выходу, оставаясь в пределах видимости.

— Слушаю, Сэм.

Роткопф снял очки и внимательно посмотрел на меня:

— Уильям, я прекрасно знаю, кто вы такой. Ваша репутация в определенных кругах безупречна.

Я сохранил невозмутимое выражение лица:

— Не понимаю, о чем вы говорите, мистер Роткопф.

— Конечно, не понимаете, — усмехнулся он. — Но факт остается фактом. Профсоюзы и… определенные организации… иногда имеют общие интересы.

— Продолжайте.

— Фрэнк Донован молодой и амбициозный. Он видит в этом деле возможность заявить о себе, показать свою принципиальность. Но я человек опытный, понимаю реальность, — Роткопф надел очки обратно. — Ваша фабрика дает работу двум сотням семей. Это важнее формальных процедур.

— И что вы предлагаете?

— Завтра вечером Донован уезжает в Вашингтон на съезд профсоюзов. Будет отсутствовать неделю. За это время я урегулирую ситуацию через центральное руководство профсоюза. Найдем способ признать ваши действия легитимными ретроактивно. А может быть, я решу ситуацию уже сейчас.

— Взамен на что?

Роткопф улыбнулся:

— Символическое пожертвование в фонд профсоюзной взаимопомощи. Скажем, тысяча долларов. И формальное признание профсоюза на вашем предприятии.

— Сэм, это разумное предложение. Но что с Донованом? Он не выглядит человеком, готовым к компромиссам.

— В любом случае, Фрэнка переубедят в Вашингтоне. У центрального руководства свои приоритеты. Конфронтация с успешным предприятием в такие времена никому не нужна.

Мы пожали руки, и Роткопф направился к выходу.

— Сэм, — окликнул я его, — а если он не согласится?

Роткопф обернулся:

— Тогда у вас будут проблемы, мистер Стерлинг. Фрэнк может быть очень упрямым.

Через полчаса Донован вернулся в явно взволнованном состоянии. Он ворвался в мой кабинет без предварительной договоренности, сопровождаемый теми же двумя помощниками.

— Стерлинг! — выкрикнул он, даже не постучавшись. — Думаете, можете покупать людей? Запугивать через своих дружков?

О’Мэлли и Винни мгновенно материализовались в дверях кабинета. Коротышка держал в руке яблоко и перочинный нож, словно только что перекусывал.

— Мистер Донован, — спокойно ответил я, — не понимаю, о чем речь. Прошу садиться и объяснить ситуацию.