— Ждите здесь, — сказал я Мартинсу. — Осмотр займет несколько часов.

Мы вышли из теплого салона автомобиля в колючий декабрьский воздух, пахнущий снегом и промышленной копотью.

У входа нас ждал Томас Лоренс, бывший управляющий фабрики, дальний родственник бывшего владельца, которого я попросил показать производственные помещения. Мужчина лет пятидесяти в потертом сером пальто и вязаной шапке, с руками, покрытыми мозолями от многолетней работы с текстильным оборудованием.

— Мистер Стерлинг, — он снял шапку, обнажив редеющие волосы, — добро пожаловать на фабрику. Хотя называть ее фабрикой теперь язык не поворачивается.

Мы прошли через главные ворота во двор, где когда-то стояли груженые хлопком фургоны, а теперь лежали заметенные снегом кучи металлолома. Наши шаги звонко отдавались эхом от кирпичных стен, а дыхание превращалось в белые облачка пара.

— Расскажите о состоянии оборудования, — попросил я, доставая записную книжку в кожаном переплете.

— Ткацкие станки в рабочем состоянии, — Лоренс указал на корпус номер один. — Пятьдесят два станка модели 1925 года. Прядильные машины тоже целы, хотя требуют смазки и настройки.

Мы вошли в первый корпус через тяжелую дубовую дверь с железными петлями. Внутри царил полумрак, прерываемый лучами зимнего солнца, проникающими сквозь высокие арочные окна. Воздух пах машинным маслом, хлопковой пылью и сыростью.

Ряды ткацких станков тянулись вдоль корпуса, их металлические рамы покрывала тонкая пленка ржавчины. Некоторые станки были частично демонтированы, очевидно, Лоренс пытался продать запчасти для погашения долгов.

— Мистер Лоренс, сколько станков можно запустить немедленно?

— При наличии средств на ремонт и смазку — тридцать пять станков в течение двух недель, — он провел рукой по чугунной раме ближайшего станка. — Остальные потребуют замены подшипников и приводных ремней.

Я прошелся между рядами оборудования, мысленно составляя план модернизации. Знание технологий будущего подсказывало несколько улучшений, которые можно внедрить уже сейчас: более эффективное расположение станков, улучшенная система вентиляции, автоматические системы подачи материалов.

— А рабочие? Сколько человек можем трудоустроить?

Лицо Лоренса посветлело впервые за время нашего разговора:

— Сто двадцать человек ждут возобновления работы. Многие сидят дома уже два месяца, живут на сбережения или помощь церкви.

Мы перешли во второй корпус, где размещались прядильные машины. Здесь картина еще печальнее: часть оборудования демонтирована, мотки пряжи валялись на полу, покрытые пылью и паутиной.

— А что с электричеством и паровым отоплением?

— Электричество отключили за неуплату в октябре. Паровые котлы требуют ремонта и новых труб, — Лоренс указал на старые чугунные радиаторы под окнами. — Зимой в цехах невозможно работать.

Я осмотрел котельную в подвале административного здания. Два больших парового котла марки Babcock Wilcox выглядели добротно, но трубопроводы покрывала ржавчина, а измерительные приборы требовали замены.

— Сколько потребуется на восстановление инфраструктуры?

— Электрика — две тысячи долларов за подключение и ремонт проводки. Отопление — четыре тысячи за новые трубы и ремонт котлов, — Лоренс достал из кармана потертый блокнот с расчетами. — Плюс месячный запас угля — пятьсот долларов.

Шесть с половиной тысяч долларов — скромная сумма для восстановления целого предприятия. Мы поднялись на второй этаж административного здания, где располагались кабинеты управляющих и конструкторское бюро. Помещения выглядели заброшенными: перевернутая мебель, разбросанные документы, паутина в углах.

— Мистер Лоренс, соберите завтра всех бывших рабочих. Хочу лично поговорить с ними.

— Серьезно? — в голосе управляющего зазвучала надежда. — То есть фабрика действительно возобновит работу?

— Не только возобновит, но и станет лучше, чем была. У меня есть планы по модернизации производства.

На следующее утро я приехал на фабрику в девять часов. Во дворе собралась толпа людей — мужчины в рабочих куртках и кепках, женщины в простых пальто и платках, подростки, надеявшиеся получить работу учеников.

Лица людей выражали смесь надежды и недоверия. Слишком много обещаний нарушено за последние месяцы, слишком много фабрик закрылось навсегда.

Я встал на деревянный ящик у входа в главный корпус, чтобы всех было видно и слышно. Декабрьский воздух обжигал легкие, но я не чувствовал холода от волнения предстоящего момента.