— Отвык я в крупном городе от сеньоров вроде вас, господин барон, — сказал он. — Но в качестве благотворительности я еженедельно оплачиваю осмотр лекарем бедолаг, лежащих в притворе храма Канн. В ущерб своим интересам помогать нестарым здоровым мужчинам я не вижу ни смысла, ни необходимости. Простите, господин барон, но заём под смешные пятнадцать процентов в год я готов предоставить только в обмен на разрешение открыть у вас свою лавку. Если нет, то… — он развёл руками. — Любой ростовщик в Озёрном даст вам хоть десять, хоть пятьдесят тысяч, сами знаете. А я не ростовщик, мои деньги должны работать.

Георг выругался, наглый торгаш равнодушно пожал плечами.

— Добрый совет бесплатно желаете, господин барон? — спросил он, свернув карту в трубку и похлопав ею по ладони. — Приданое гораздо лучше займа, а у вас есть брат, ещё не состоящий в браке, — он слегка поклонился Ламберту, обозначая, о ком речь. — Вместо такой же небогатой, но со звонким именем супруги возьмите девицу из тех же Меллеров: они мало того, что неприлично богаты, так к тому же воспитаны и образованны куда лучше, чем большинство ваших соседей. Будете в дополнение к полученным деньгам всю зиму слушать почти профессиональную игру на лютне и Энн-Сенат на языке оригинала. Тем более, что в родстве у Меллеров уже и владетели Камышовой Башни, и князья Ак-Дага — вы будете не первыми.

— Не первыми, кто продал имя за десять тысяч? — кривенько ухмыльнулся Георг. — А свою родню не предлагаете, сударь Вебер?

— Могу написать нашим старикам, если вы действительно желаете породниться с нами, — совершенно серьёзно ответил тот. — Среди моих племянниц есть даже внучки барона Медных Холмов. Но конечно, — признал он, — с дочерью главного судьи графства от очень небогатой девушки с родословной в два локтя длиной их даже сравнивать смешно.

Георг с Ламбертом одновременно и совершенно одинаково поморщились. Супруга Максимилиана, та самая признанная дочь «главного судьи графства от очень небогатой девушки с родословной в два локтя длиной» успела в каких-то два месяца извести своим нытьём всю Волчью Пущу и была отправлена погостить к отцу в Озёрный на праздники Солнцеворота. Там она, навещая и поздравляя друзей и родственников, задержалась аж до самой весенней распутицы, когда просто не смогла вернуться к супругу; а затем сдружившаяся с нею за зиму (сплетники болтали об очень близкой дружбе) внучка графа позвала её с собой в поездку на юг, в Белые Увалы, поскольку придворный лекарь его сиятельства настойчиво рекомендовал ей пожить годик-другой в местности с более мягким климатом. Максимилиан едва ли не с облегчением позволил Ванессе сопровождать сиру Сибиллу в этой поездке, послав ей письмо с официальным разрешением, а вслух прибавил: «И можешь вообще не возвращаться!» Неловко признавать, однако деньги, полученные за то, чтобы незаконнорождённая девица вошла в старинную семью с безупречной репутацией, были уже не только получены, но и потрачены, а сама сира Ванесса, ныне не бастард главного судьи, а супруга сира Максимилина из Волчьей Пущи, на хрен никому в этой дикой, нищей и опасной Волчьей Пуще не сдалась. И собственному супругу — прежде всего.

— Но на такую переписку уйдёт, я так понимаю, не меньше полугода, — заметил Георг.

— Да, пожалуй, — признал Вебер. — Впрочем, отвлёкся, прошу прощения. Я не стану пересматривать мои условия, господин барон. Известите меня, будьте добры, о согласии или отказе до завтрашнего утра — завтра я уезжаю в любом случае: Озёрный не близко, а погода откровенно портится. Пока что позвольте откланяться.

Георг с недовольным видом кивнул, и наглый торгаш, отвесив общий — и довольно небрежный! — поклон, вышел, забыв на окне обмякшую трубку свёрнутой карты. Георг взял её и, судя по начатому было движению, хотел вернуть Вебера. Но не удержался, расстелил на столе и позвал Ламберта:

— Берт, взгляни, какие карты наших земель, оказывается, имеются у состоятельных ткачей.

— А этот наглый тип — ткач? — недоверчиво спросил Ламберт, неохотно вставая (на ногах он, если честно, держался уже с некоторым трудом).

— Не знаю, видел ли он живьём хоть один из своих станков, но с письмом, в котором просил о встрече, он послал по штуке этого своего знаменитого, оказывается, бархата для матушки, Аделаиды и Дианоры. Дамы прыгают от восторга, даже матушка, хоть и делает вид, будто ей всё равно. А мне теперь обеспечена головная боль от раздумий, стоят ли амбиции лавочника из моего городишки того, чтобы ради них отказываться от займа под пятнадцать процентов.

— Мне вот как-то боязно пускать такого типа в Волчью Пущу, — пробормотал Ламберт, впившись взглядом в кусок отличного пергамента, на котором очень точно и подробно изображалось всё баронство — кто только и когда производил замеры и рисовал всё это? — Такому только палец протяни… Начнёт со скромной лавочки, а потом оглянуться не успеешь, как у него вся округа повязана этими векселями под смешные пятнадцать процентов. А долги с процентами возвращать, сам знаешь как весело.

— Да уж, — буркнул Георг. — Кажется, действительно придётся подыскать тебе честолюбивую ткачиху, братец.

— Матушка будет клевать тебя в макушку, пока не проклюёт до самых мозгов: будь жив наш отец, он никогда бы не допустил такого позора, и прочее в том же духе.

— А Аделаида в кои-то веки будет во всём согласна со свекровью, — вздохнул Георг. — Выслушивать ещё и от тебя, кого я тебе навязал в супруги, мне не хочется. Так что, Берт… я ни к чему тебя не принуждаю.

— Не принуждаешь, — проворчал Ламберт. — Всего только просишь подумать, как мы будем возвращать долги.

Он обвёл пальцем извивы Гремучей, справа от которой громоздился на самом краю карты злосчастный Серый кряж.

— Как ты, собственно, собираешься искать какую-нибудь состоятельную ткачиху? — спросил он. — Наймёшь этого Вебера в посредники?

— Сдаётся мне, — Георг пожал плечами (на Вебера, что ли, насмотрелся?), — что его и нанимать не придётся. Сам ведь предложил, значит, это в его интересах.

* * *

— И зачем нам это нужно?

— Пусть удочеряет Мелиссу.

— За неё лет через десять и так грызня среди женихов начнётся, — пожала плечами Елена. — Без всякой «сиры» перед именем.