– Пожалуйста.

– Ладно, но только если выпьешь таблеточки.

Тогда он бурчит:

– Еще и смешная. Как неудобно.

– Для кого неудобно?

Он просто глядит на меня, ничего не отвечая.

Да что не так с этим парнем?

Метрдотель возвращается с бутылкой шампанского, которую я заказала, и двумя фужерами.

Слава богу. Я уже была готова сгрызть свою руку. Не припомню, когда в последний раз чувствовала себя так неловко.

А, погодите. Конечно, помню. Это было прошлой ночью – прекрасный принц как раз изящно отклонил мою просьбу подбросить до дома. Или, может, этим утром, когда он увидел меня в свадебном платье и изобразил такое лицо, будто его сейчас стошнит?

Уверена, если подождать еще минут пять, выбор вариантов расширится.

Мы с Кейджем сохраняем молчание, пока метрдотель открывает бутылку и разливает шампанское. Он информирует нас, что официант скоро подойдет, а потом исчезает, в то время как я опрокидываю свое шампанское с такой скоростью, будто участвую в конкурсе в отеле «все включено» на Гавайях.

Стоит мне поставить пустой бокал, как раздается вопрос:

– Всегда так много пьешь?

Ах, ну да. Вчера Кейдж тоже видел, как я надираюсь. А сразу после этого мне вздумалось ползти к его столу. Неудивительно, что в его взгляде такое… что бы это ни было.

– На самом деле нет, – говорю я, пытаясь придать себе вид леди, промакивая губы салфеткой. – Только два дня в году.

Он приподнимает бровь в ожидании пояснений. В пепельнице слева от его локтя лениво дымит сигара, пуская вверх серые завитки.

Тебе хоть разрешили здесь курить?

Как будто бы его кто-то остановил.

Я вытаскиваю себя из темного омута его глаз.

– Это долгая история.

Хоть я на него и не смотрю, но его прикованный ко мне внимательный взгляд – словно сила, которая физически ощущается всем телом. В животе. На коже. Я закрываю глаза и медленно выдыхаю, пытаясь успокоить нервы.

А потом – спишем это на выпитый бокал – кидаюсь вниз головой в пропасть, разверзшуюся подо мной.

– Сегодня должна была состояться моя свадьба.

После слишком напряженной паузы он выпаливает:

– Должна была?

Я откашливаюсь, прекрасно понимая, что мои щеки опять покраснели, но ничего не могу с собой поделать.

– Мой жених исчез. Это было пять лет назад. С тех пор я его не видела.

Да пошло оно к черту, рано или поздно он бы все равно узнал. Диана Майерс наверняка уже отправила ему на почту рукописное эссе о случившемся.

Кейдж продолжает молчать, так что мне приходится взглянуть на него. Он сидит совершенно неподвижно, его взгляд остановился на мне. Его лицо ничего не выражает, но в фигуре появилось какое-то особое напряжение. Особая жесткость в каменном подбородке.

И в этот момент я вспоминаю, что он недавно овдовел. Господи, надо же так облажаться…

Прижав руку к груди, я выдыхаю:

– Ох, извини. Совсем не подумала…

Кейдж сводит брови и недоуменно хмурится. Очевидно, он не понимает, о чем идет речь.

– Я про твою… ситуацию.

Он выпрямляется на стуле, кладет руки на стол, сцепляет пальцы, подается вперед и с блеском в глазах спрашивает:

– Мою ситуацию?

Боже, этот парень реально жуткий. Здоровенный, сексуальный и очень жуткий. Но больше сексуальный. Или нет, жуткий.

Черт, кажется, я пьяна.

– Может быть, я ошибаюсь. Я просто предположила…

– Что?

– Что когда ты увидел меня в свадебном платье… Ну, ты новый человек в городе и выглядишь немного, как бы сказать… Не то чтобы злым – скорее расстроенным. Что, возможно, ты переживаешь какую-то недавнюю потерю?

Ощущая себя жалкой, на этом я останавливаюсь.

У него такой жесткий и изучающий взгляд, что с тем же успехом это могла быть лампа в допросной. Но потом его лицо проясняется, и он откидывается на стуле.

– Ты думала, я женат.

Я отчетливо слышу смех в его тоне.

– Да. Если конкретнее, вдовец.

– Никогда не был женат. Или разведен. У меня нет мертвой жены.

– Понятно.

Что тут еще можно сказать? Извини, просто мы с моей лучшей подругой любим конспирологические теории и обсуждали тебя весь ланч?

Нет. Этого говорить точно нельзя.

Также в списке запрещенных тем: если у тебя нет мертвой жены, почему ты так психанул, увидев меня в свадебном платье? Почему смотришь на меня, будто хочешь переехать машиной, а потом разворачиваешься на сто восемьдесят градусов и делаешь приятные комплименты? И позже ненавидишь себя за них?

Последнее по счету, но не по значимости: как там твоя несчастная боксерская груша?

В полной растерянности, что еще можно сказать или сделать, я снова промакиваю рот салфеткой.