Роман Ветров был королём скорости – бесстрашным гонщиком, кумиром толпы, любимцем женщин. Но один роковой вираж перечеркнул всё: карьеру, будущее, веру в себя. Теперь он инвалид с протезом вместо ноги, горький пьяница, готовый наглотаться таблеток, чтобы заснуть навсегда.
Но судьба посылает ему Рыжика – изувеченного кота, загнанного собаками. Такого же сломленного, злого и никому не нужного.
«Девятая жизнь» – история о том, как отчаяние стало стартом, а рыжий упрямец – надёжным штурманом на новой трассе. Для тех, кто верит, что возрождение возможно даже после самых глубоких ран.
1
Асфальт вился змеёй под шинами моего «Феникса». Спидометр замер на отметке двести восемьдесят километров. Я выбился в лидеры – лучший и быстрый пилот заезда. Но резкий визг тормозов и запах гари изменил мою жизнь навсегда. Карьера только началась. Восьмой заезд окончился неудачей. Искорёженный болид превратился в металлический гроб.
Теперь по утрам я пристёгивал протез, чтобы передвигаться по дому. Фантомные боли иногда напоминали о левой ноге, которой нет. Жизнь для меня была гонкой, но я сошёл с трассы. Привыкший к миру скорости, адреналина и азарта, я выстроил замок из стекла – красиво, но разбивается от крепкого удара судьбы. Несчастный случай отправил меня на свалку вместе с болидом.
– Рюмка водки на столе, – бормотал я строчку из песни и провёл рукой по щетине. Обычно я брился перед гонками – суеверие. Теперь не видел смысла.
В той другой жизни я разбрызгивал шампанское на ликовавшую публику, но сам не притрагивался к спиртному. Пить не хотелось. Голову кружила слава. Казалось, успех будет вечно сопутствовать мне. Однако солнце, каким бы ослепительным оно ни было, скрылось за облаками. Всё обратилось в эфемерный пшик. Всего два года назад меня носили на руках, а теперь даже трубку не берут. Друзья и фанаты растворились, когда мой болид разбился.
Вот уж никогда не представлял, что алкоголь станет спасением. Как же так вышло? Одна ошибка, один неверный поворот. Теперь я неполноценный человек, инвалид, жалкий калека, которому сочувствуют. А ведь раньше побаивались.
Я высыпал на ладонь полпачки сильнодействующих обезболивающих. Сколько таблеток нужно, чтобы уснуть навсегда? Что за сырость на щеках? Я не дрогну! Поднеся лекарство ко рту, я услышал жуткий вой. Это был собачий лай и что-то ещё. Жалобная мольба о помощи.
– Исчадия ада! Даже сдохнуть спокойно не дают! – вставая, буркнул я. Взял тросточку для надёжной опоры. Я нечасто выбираюсь из дома.
Никогда не любил собачий лай. В детстве на меня напала соседская хаски. Она хотела поиграть, но я неправильно истолковал намерения собаки. Испугался я тогда неслабо, даже заикаться стал. Но мама быстро вылечила меня.
Я вышел во двор и сразу заприметил голодную свору. Их было трое. Псы. Бродячие. Без ошейников. Они загнали в угол рыжего кота и пытались разодрать его. Он отчаянно отбивался от бешеной стаи. Рычал, царапался и набрасывался на врагов.
Я закричал, что было сил, выпуская в мир скопившуюся боль. Мой крик спугнул одного пса. Остальные, будто и не слышали предупреждения. Я спустился с крылечка настолько быстро, как смог. Наконец-то клюка пригодилась. В юности я смеялся над стариками, которые грозили хулиганам тростью, однако я осознал, насколько это опасное оружие. Я отходил собак по спинам пару раз для острастки. Поджав хвосты, они разбежались. Комок шерсти без движения валялся во дворе. Хриплые предсмертные звуки вырывались из его пасти.
Я на секунду растерялся. Вдруг почудилось, что я ощущаю страдания, раздиравшие его. И они внезапно переплелись с моим отчаянием. Ведь я также лежал сломленный перед своими соперниками.
Необычные голубые глаза смотрели на меня с осмысленной грустью. Было в них нечто загадочное, почти гипнотическое. Я не отрывал от них взгляда. Собаки знатно разорвали его. Он был изранен, но в глазах ещё теплилась жизнь. Скованный нерешительностью, я замер.
«Он ведь всё равно умрёт» – подумал я, собираясь уйти прочь. Однако что-то внутри заставило меня остановиться. Сразу вспомнилось, где я видел розовый хитрый нос.
Солнечный кот, будучи пронырливым подростком, вырывал у моей жены цветы из палисадника. Клара обожала английские розы. Помнится, я даже гонял рыжего несколько раз. И вот он у меня на лужайке в опавшей листве. Поверженный, но не сдавшийся. Ещё дышит, цепляется за жизнь. Смерть – как слепой механик: никогда не знаешь, где накосячит.
Я неуклюже склонился над ним и дотронулся. Кот шевельнулся, тихо заскулив. Вдруг я понял, что не могу его бросить. Бывало, я предавал родных, жестоко обходился с ними. Но это существо… Растерзанное, вызывало непонятное чувство. Сожаление. Пошатнувшись, я со стоном поднялся, нашарил телефон в кармане и вызвал такси.
– Я не могу его взять. Он перепачкает мне все кресла, – глядя с омерзением на умиравшее животное, проговорил таксист.
– Но он же погибнет, если ему не помочь, – возразил я, всё больше раздражаясь. Я готовился умереть сегодня, а он спорит со мной. Так и хочется врезать по жирному, довольному собой лоснившемуся от пота лицу. Сейчас я только терпеливо вздохнул, а раньше редко сдерживал импульсивные порывы. Иногда даже дрался с механиками. Они недолюбливали меня. Часто вставляли палки в колёса.
Вот же чёртов проныра! Хочет получить много денег. Ладно, я не сдаюсь так просто. Сложные трассы всегда разжигали во мне энтузиазм. Мы ещё поборемся… Рыжик.
– Сколько вы хотите? – осведомился я, понимая, что шофёр запросит высокую цену.
– Десять тысяч! – потребовал таксист.
Я сжал рукоятку как можно крепче. Да так, что заболели суставы. Из меня чуть не выскочило проклятье. Я сдержался. Не время! Нужно спасать кота. Таксист смотрел на меня насмешливо, как будто с вызовом. Чем ему ответит калека?