Мы почти бежали по скрипящим доскам, а за спиной слышалось мягкое бульканье — будто что-то огромное, скользкое и большое поднималось из глубины. Тропа вела нас все дальше, лес вокруг становился гуще, деревья — выше, раскидистее и «темнее». Воздух стал плотным и влажным словно мы шли не по обычному русскому лесу, а по какому-нибудь тропическому. А с каждым пройденным шагом перстень отца Евлампия светился все ярче.

— Уже близко, — глухо произнёс мертвец, неожиданно останавливаясь перед древним каменным надгробием, которое словно бы выросло из-под земли.

Я подошел к мертвецу и передо мной распахнулось во всей своей мрачной красоте уже знакомое старое кладбище Пескоройки — волшебная тропинка закончилась. Я — дома! Но к завтраку мы всё равно опоздали…

[1] Фразу «Зло порождает лишь зло» приписывают Михаилу Юрьевичу Лермонтову, и она встречается в его романе «Герой нашего времени».

[2] Смородина (Смородинка, Огненная река, Пучай-река, Несей-река[1]; от др.-рус. смород «смрад, сильный, неприятный, удушливый запах») — река в восточнославянских волшебных сказках, былинах и заговорах. Отделяет мир живых от мира мёртвых, ее аналог — древнегреческий Стикс; преграда, которую предстоит преодолеть человеку или его душе по пути на «тот свет».

— Чегой-то, рано мне еще на кладбище! — шутливо возмутился старик, последним ступив с чудесной тропинки и окинув взглядом возвышающиеся вокруг надгробия. — Слышь, товарищ дорогой, — окликнул он старого князя, — ты бы нас лучше к обещанному завтраку вывел, а то который день не жрамши — в животе так и бурчит!

— За мной! — коротко распорядился Вольга Богданович, ведя за собой нашу разношёрстную компанию.

Мертвец двигался меж могил одному ему знакомым маршрутом, но к семейному храму со знаком бесконечности на центральном куполе мы добрались довольно быстро. Затем мимо соснового бора, источающего изумительные смолистые ароматы, по аллее, отсыпанной серо-голубой мраморной крошкой, мы вышли к «тыльной» стороне дворца князей Перовских.

За время моего отсутствия дух-хранитель поместья — Пескоройка неслабо так потрудилась. Дворец при первом моём здесь появлении, находящийся в плачевном состоянии, сейчас просто блистал. Фасад избавился от многочисленных трещин, отсутствующая местами штукатурка полностью восстановилась, а мощеный камнем двор идеально выровнялся.

— Ну и ну! — присвистнул дед Маркей, сдвигая картуз на затылок и ошеломлённо оглядывая величественное здание. — Дорого-богато! Да тут хоть самого царя принимай! А дед-то у тебя, товарищ Холера, выходит из этих… из эксплуататоров?

— Знаешь, Онисимович, социальные классы — понятие весьма условное, когда ты помер лет триста назад, — усмехнулся я. — А так-то он самый настоящий князь, — добавил я, изучая произошедшие за моё отсутствие изменения и попутно купаясь в бездонном океане чувств Пескоройки, буквально захлестнувших меня с головой.

Чего в них только не было: любви, обожания, радости от встречи. Она себя вела как верная псина после долгой разлуки с хозяином, разве только что хвостом не виляла. Да и то, по причине того, что хвоста у неё не было. Но и я, в свою очередь, испытывал те же самые чувства. Я — дома!

— Ради этого стоило вернуться, — мысленно произнёс я, чувствуя, как тёплый ветер играет в моих волосах и разносит по двору аромат сосновой хвои, перемешанный с запахом зрелой осенней травы.

Пескоройка, невидимая для остальных, кружила вокруг меня, касаясь прохладными потоками энергии — то забиралась за воротник, то обвивала запястье, словно боялась, что я снова исчезну. И, скажу честно, мне было дико приятно. И воспрявшему ото сна с моим появлением духу-защитнику тоже.

Возникало такое чувство, что мы были созданы друг для друга. Хотя, так оно и было — Пескоройку создавали мои предки для себя и своих потомков. Так что полное родство наших душ подразумевалось само собой. И я знал, что она будет точно так же заботится и защищать и мою семью — жену и детей. И в обиду их никому не даст.

Резные дубовые двери неожиданно распахнулись передо мной с тихим скрипом и на крыльцо буквально вылетел мой молодой дедуля — Иван Чумаков. Надо, наверное, приучить себя называть его просто Иваном. А то я скоро совсем запутаюсь и проговорюсь. Пусть, никто этого не поймет, но зачем мне эти лишние заморочки?

Чумаков, тем временем, как очумелый кинулся ко мне и заключил в крепкие объятия.

— Ромка, живой! — приговаривал он, чувствительно хлопая меня крепкими ладонями по спине. Пусть, сейчас мы и не были родственниками (хотя я и продолжал считать его таковым), но верными боевыми товарищами несомненно стали. Да еще и подружились — водой не разлить. — Ох, молодца! Да еще и не один… — Он выпустил меня из своих медвежьих объятий, и взглянул на стоявших во дворе людей.

— А ты, паря, никак сомневался? — послышался смешливый дребезжащий голос деда Маркея. — А я еще в другой раз понял — товарищ Чума та еще Холера!

— Маркей Онисимович! — Иван, узнав старика, обрадованно его облапил.

— Да не дави так, зараза! — мягко выругался снайпер, когда звонко захрустели его рёбра.

Чумаков тут же ослабил хватку, но не отпустил старика полностью, а с сияющей улыбкой разглядывал его с ног до головы:

— Смотрю, Онисимыч, жестко потрепали тебя фрицы — седины дюже прибавилось!