Я был офицером ВДВ и старость решил встретить простым егерем. Но погиб на спасательной операции и попал в... СССР! В день, когда уходил в армию, в год, когда потерял младшего брата.
На дворе октябрь 80-го. Советская армия воюет в Афгане.
Я снова молод и полон сил, а мой брат пока жив. И чтобы спасти его, я должен стать пограничником на афганской границе.
Глава 1
— Только тронь, — сказал черноволосый, пригрозив Уткину пальцем, — только попробуй…
Ну я, собственно говоря, и попробовал. Я тут же схватил старшего лейтенанта за выставленную руку, заломил ее, одновременно пнул под колено. Офицер рухнул на землю.
— Берем их! — крикнул я, когда оказался на спине черноволосого.
Уткин среагировал быстро. Он обхватил шею белобрысого могучей рукой и просто завалил его на землю, как ребенка.
Остальные погранцы налетели, стали вытаскивать из кобур офицеров их пистолеты.
— Ах ты… Ах да ты даже не поймешь, во что ввязываешься… — шипел подо мной черноволосый.
Его фуражка упала в пыль, обнажив блестящую от черных волос голову.
— Все, боец! Ты у меня на губе сидеть будешь! Под трибунал пойдешь!
— Молчите, — сказал я сурово, — не усугубляйте свою ситуацию.
— Кто тут усугубляет, так это ты! — прорычал черноволосый, а потом принялся плеваться земляной пылью, попавшей ему в рот и нос.
— Всех! Ть-фу! Всех пересажаю! Все будете у меня на нарах сидеть! — не унимался старший лейтенант.
А вот рыжий лейтенант был гораздо спокойнее. Он не бушевал и даже почти не сопротивлялся погранцам. Казалось, просто принял свою судьбу и все. Он спокойно лежал на земле, пока Матузный вязал ему руки за спиной.
— Тихо ты, Ваня… — заговорил он вдруг, — пусть свое дело делают. Не нагнетай.
— Это я-то нагнетаю?! Это они нагнетают! Вот что они делают! — кричал черноволосый, которого назвали Ваней, — ни черта вы не знаете, погранцы! Только под ногами путаетесь! В земле копаетесь!
Слова старшего лейтенанта просто кричали о том, насколько уязвлена его офицерская гордость. Причем вел он себя так, будто с документами у него был не просто полный, а полнейший порядок.
Возмущение его было настолько искренним, настолько убедительным, что у Матузного и у Малюги, который вязал ему руки, в глазах даже заплясало сомнение.
— Когда во всем этом деле разберутся, вы у меня на губу пойдете! Все вчетвером! — орал старший лейтенант.
Я вздохнул. Опустился к нему и негромко проговорил:
— Молчите. Говорить будете, только когда спросят.
— Ах ты… — стиснул зубы старлей.
— Ваня… — остановил его лейтенант, — послушай сержанта.
Старлей резко обернулся к своему приятелю. Уставился ему в лицо злобным взглядом.
— Хватит, — сказал ему белобрысый. — Мы уже попались. А ведь я предупреждал, что торопиться не надо.
Старлей глубоко дыша, возмущенно приоткрыл рот. Приоткрыл так, будто хотел что-то сказать, но промолчал. Он только отвернулся от лейтенанта и сухо сплюнул. Принялся бормотать что-то невнятное.
Некоторое время нам потребовалось на то, чтобы обыскать обоих. У лейтенантов при себе и правда не было никаких документов. Мы изъяли два пистолета, две авторучки, пустую тетрадь и исписанный блокнот. Почерк в нем оказался размашистым и неразборчивым. Почти врачебным.
Во время всего обыска белобрысый лейтенант молчал. Черноволосый, напротив, постоянно огрызался. Отпускал пограничникам колкости и злобно обещал им печальную расплату, когда «там разберутся».
Я видел, как молодые погранцы все сильнее нервничают от слов старлея. Все сильнее напрягаются. Становятся злее. Создавалось такое впечатление, будто бы он намеренно их провоцировал. Будто бы понимал, что арест мы совершили по всем правилам. Совершили настолько четко, что и придраться не к чему.
А старлей очень хотел придраться. И потому сам пытался создать такой повод. Надеялся, что кто-нибудь из погранцов сорвется.
— Не слушать его, — приказал я тогда наряду, — всем делать свое дело.
Когда из колокола, что висел недалеко, на столбе связи, донесся трубный вой, я понял — нас вызывает застава.
Я отправил Уткина связаться с нашими. Когда он вернулся, сказал:
— Поступил приказ этих двоих доставить на заставу. Тревожная группа выдвинулась. Нам приказано охранять нарушителей.
— Тоже мне… — зло усмехнулся черноволосый старлей, — нарушители…
— Молчите, — холодно сказал я ему, а потом обратился к Уткину: — Добро. Слушай мою команду: всем сохранять спокойствие и бдительность. Ждем тревожку.
И тревожная группа Черепанова, и мой наряд прибыли на заставу в тяжелом молчании. Все были мрачными, словно грозовые тучи. Не менее угрюмым оставался и черноволосый лейтенант, который отказался сказать нам имя и фамилию, когда его пытались об этом спросить.
А вот белобрысый вел себя иначе. Хотя он тоже отказался представляться: